ГОТОВЯТСЯ К ИЗДАНИЮ
|
Любе
Марсель. Трагедия ордена тамплиеров Любе
Марсель. Трагедия ордена тамплиеров Орден тамплиеров и его судьба — одни из самых драматических и таинственных загадок средневековой истории. Официальная история, которую начали писать еще в ходе процесса тамплиеров, гласит: братство рыцарей-монахов, истово преданных христианской вере, чьей честности доверяли даже их враги-мусульмане, постепенно погрязло в пороках и алчности, а в конце концов впало в ересь. Но так ли все было на самом деле? Автор книги М. Лобе следует за чередой взлетов и падений знаменитого ордена, стремясь ответить на сакраментальный вопрос — были ли тамплиеры на самом деле виновны в вероотступничестве, или же просто стали жертвой корыстолюбия и сговора французского короля и Папы Римского. Предисловие к русскому изданию Феномен военно-монашеских орденов давно является одним из приоритетных и изученных тем в историографии крестовых походов. Тем не менее он по-прежнему притягивает к себе внимание историков. И нельзя сказать, что это внимание незаслуженно — ведь ордены на протяжении Средневековья сыграли немаловажную роль в политической истории как Ближнего Востока, так и Западной Европы; некоторые из них существуют и поныне. Зарождение военно-монашеских орденов неразрывно связано с достигшей своего расцвета на заре XI в. идеей борьбы с неверными и возвращения христианскому миру Святого Града — Иерусалима и, как следствие, с крестовыми походами на Ближний Восток. Крестоносному движению, увлекшему к Иерусалиму тысячи добровольцев, были свойственны необычайно высокий религиозный пыл и рвение, которые позволили западноевропейским воинам справиться со значительными трудностями, вставшими на их пути, и создать свои собственные государства на Востоке. Этот энтузиазм нашел свое отражение и в основании военно-монашеских орденов, которые были призваны выполнять двойственные функции — бороться с мусульманами и соблюдать свойственную монахам аскезу. Сама идея создания военно-монашеских орденов была необычайно близка духу Средневековья, можно даже сказать, что для многих представителей Церкви она была мечтой. В эпоху Средневековья Церковь всячески поддерживала представление о христианском обществе, которое по мере своих сил борется с дьяволом и его приспешниками: монахи — молитвами, воины — оружием. Военно-монашеские ордены позволяли слить воедино эти два воинства — духовное и светское — для реализации благочестивых целей. Недаром св. Бернар Клервоский, автор «Похвалы новому воинству», противопоставлял светское рыцарство рыцарям-монахам. Безусловно, военно-монашеские ордены стали одним из этапов в длительной и иногда противоречивой эволюции средневекового монашества: отшельничество, столь популярное на заре христианской эры, сменилось киновийной жизнью, но периодически возрождалось — в VIII в. в лице ирландских монахов, прибывших на континент, чтобы проповедовать, в XI в. — клюнийских монахов, в XII в. — монахов цистерцианцев. Сам смысл и задачи монашеской жизни неоднократно претерпевали серьезные изменения. Идеал отчуждения от общества не испытывал напора новых веяний в социальной и экономической жизни Западной Европы. Развитие городов, с их новыми ценностями и мировосприятием, породило монахов-францисканцев, доминиканцев, кармелитов, которые были более, нежели их предшественники, связаны с миром. Иные формы монашества (францисканцы) были признаны официальной Церковью, другие (альбигойские совершенные) пошли иной, своей дорогой. Военно-монашеские ордены также балансировали на грани: многие из первых членов орденов сомневались в законности своего дела. Сначала основной функцией орденов, возникших в Святой Земле в начале XII в., была охрана паломников, которые спешили посетить Гроб Господень, от нападений мусульманских разбойничьих банд. Позднее они полностью переключились на военные операции против неверных, так что Римским Папам приходилось неоднократно напоминать орденам, что они позабыли о своей первоначальной цели, для которой и были созданы. Ордены выгодно отличались от существующих в XII–XIII в. войск крестоносных и западноевропейских государств. Их отличала строгая дисциплина, беспрекословное повиновение великому магистру в бою и в мирное время. Как отмечает автор представленной читателю книги Марсель Лобе, ордены были своего рода «жандармерией» христианского Леванта, почти регулярным войском. Помимо гарнизонного войска, размещенного по орденским замкам, рыцари-монахи составляли настоящую «мобильную армию», готовую в любой момент выступить в поход. Тамплиеры и госпитальеры в меньшей степени, чем правители Святой Земли, испытывали нехватку в людях. Ордены сначала были очень популярны в Западной Европе, и в них постоянно прибывали добровольцы. Именно поэтому охрану крепостей в Святой Земле часто доверяли именно тамплиерам и госпитальерам, особенно в княжестве Антиохийском и графстве Триполи. И, в отличие от христианских государей Ближнего Востока, которые постоянно испытывали нехватку в денежных средствах для оплаты военных действий, госпитальеры, и, прежде всего, тамплиеры, располагали колоссальными средствами, приобретенными в результате потока дарений и пожалований, просто обрушившиеся на ордены после их основания, затем стали практиковать банковские сделки, приносившие им солидный доход. Благодаря постоянным денежным поступлениям с Запада тамплиеры и госпитальеры сумели выстроить ряд надежных замков, на которых зиждилась безопасность Святой Земли. Многие и поныне поражают воображение своими размерами и мощью. Однако со временем положение военно-монашеских орденов менялось, как менялось и отношение к ним. Разлагающее влияние на военно-монашеские ордены оказала и политическая ситуация в Святой Земле, где фактическое отсутствие королевской власти привело к настоящей анархии; в борьбе за деньги и власть там сталкивались местные сеньоры (пулены) и приехавшие из Западной Европы крестоносцы, итальянские купцы. Посреди этого политического хаоса ордены были единственно надежной и постоянной опорой, готовые без конца сражаться с неверными. Но сами ордены приняли активное участие в этом хаосе, не желая утратить собственную автономию. Они старались пропихнуть наверх своих ставленников: так, при энергичном содействии тамплиеров в 1277 г. Иерусалимским королем был объявлен Карл Анжуйский, король обеих Сицилий. Постепенно тамплиеры и госпитальеры, опираясь на свои замки и резиденции, стали проводить собственную политику, которая зачастую шла вразрез с официальной политикой королевства. Прибывавшие из Западной Европы рыцари далеко не всегда разбирались в хитросплетениях ближневосточной политики и неоднократно отказывались повиноваться иерусалимским государям. Частенько ордены заключали с мусульманами свои отдельные перемирия и договоры, невзирая на то, что это противоречило интересам крестоносцев: французский король Людовик Святой строго наказал великого магистра тамплиеров, посмевшего заключить с султаном Дамаска перемирие, в то время как король воевал с мусульманами. По мере того как росла независимость орденов, усиливалась и их гордость и строптивость, нежелание считаться с официальными властями. Фридрих II Гогенштауфен, император Священной Римской империи и король Иерусалимский, попытался сломить независимость тамплиеров, но потерпел неудачу. Чтобы потеснить ненавистный орден, ему пришлось создать новую военно-монашескую организацию, получившее название Тевтонского ордена. Наиболее известным из военно-монашеских орденов является орден тамплиеров (храмовников): он был, пожалуй, самым удачливым и богатым из существующих военных орденов до 1307 г., когда по инициативе французского короля Филиппа IV Красивого против тамплиеров начали обвинительный процесс, приведший к роспуску ордена. Едва ли не самым притягательным и волнующим исследователей и широкую аудиторию является сам процесс против тамплиеров, изначально обросший всевозможными легендами и домыслами. Сама закрытость внутренней жизни ордена лишь способствовала распространению невероятных слухов, которые были подхвачены и раздуты королевскими чиновниками и инквизиторами, допрашивавшими тамплиеров. Трагическая гибель ордена на долгое время превратила тамплиеров в своего рода «мучеников», невинно пострадавших от преследования деспотической государственной машины, а перед историками поставила до сих пор неразрешимый вопрос о степени виновности рыцарей-монахов в преступлениях против Бога, в которых их обвиняли судьи. Уничтожение ордена нельзя объяснить, если не учитывать эволюцию крестоносного движения. Сама идея крестовых походов начиная с XIII в. все меньше и меньше волновала умы западноевропейцев. Регулярные неудачи, которые терпели крестоносные воинства, охладили пыл воинов из Западной Европы. Героический ореол, окружавший военно-монашеские ордены, постепенно исчезал, особенно после того, как христиан окончательно изгнали с Ближнего Востока мамлюки. Некоторые ордены нашли себе иное занятие — госпитальеры захватили Родос и сделали его базой в борьбе против мусульман в Средиземном море. Тевтонские рыцари переселились в Восточную Пруссию, где создали свое собственное орденское государство. Испанские ордены Калатрава и Алькантара по-прежнему боролись с испанскими маврами. Лишь одному ордену — тамплиеров — не нашлось места, точнее сказать, он его не успел найти. Мы уже упоминали, что орден тамплиеров вызывал недовольство и даже ненависть у представителей высшей власти. Но тамплиеров ненавидели и в иных кругах. Монахи-францисканцы и доминиканцы видели в них своих естественных соперников. Еще на Востоке тамплиеры навлекли на себя неприязнь купцов и судовладельцев, чьими конкурентами были в сфере банковского дела и морских перевозках. Ненавидело ордена и духовенство, поскольку те, пользуясь привилегиями, дарованными папством, всячески ущемляли епископов, аббатов и приходских священников, отказывались выполнять их требования, укрывали у себя отлученных от церкви и т. д. Наконец, в народе орденские рыцари, особенно тамплиеры, пользовались неприязнью из-за своей скупости и гордыни. Естественно, когда в 1291 г. Акра, последний христианский город на Ближнем Востоке, пал под ударами мусульман, ответственность за поражение стали все громче и громче возлагать на тамплиеров и госпитальеров, которые были удобной мишенью для нападок. Таким образом, к началу XIV в. все слои общества были настроены против военно-монашеских орденов, поэтому в 1307 г.; когда рыцарей-тамплиеров арестовали по обвинению в идолопоклонничестве и ереси по приказу французского короля Филиппа IV Красивого (1285–1314 гг.), общественное мнение во многом было подготовлено к такому развитию событий, хотя, конечно, первое известие повергло христианский мир в ступор, столь тяжелы были обвинения, выдвинутые против тамплиеров. Можно только догадываться об истинных намерениях Филиппа Красивого: французский король, чья молчаливость вошла в поговорку уже при его жизни, как никто умел хранить в тайне свои мысли. Исследователи выдвигали самые разные предположения. Одни считали, что Филиппу IV нужны были деньги на оплаты дорогостоящих войн, которые он вел в Аквитании и Франции, поэтому он и позарился на казну тамплиеров; другие утверждали, что короля, который прославился своими деспотическими замашками, не могло радовать то, что тамплиеры создали своего рода государство в государстве и, будучи причастны к Церкви, были неподвластны короне и т. д. Французский ученый Ж. Фавье, автор биографии Филиппа Красивого вообще полагает, что Филипп действовал исключительно из религиозного рвения, считая своим долгом как короля и христианина искоренить ересь из своего государства. Автор книги «Трагедия тамплиеров» французский историк Марсель Лобе не ставил перед собой задачу создать новую, оригинальную и экстравагантную трактовку истории ордена тамплиеров и его гибели. Его цель заключается в том, чтобы в легкодоступной и увлекательной форме вспомнить об истории ордена, еще раз взвесить все «за» и «против» и попытаться ответить на сакраментальный вопрос: виновны ли были тамплиеры в отступничестве от христианской веры или нет. Карачинский А.Ю. Эрих
Машке. Немецкий орден Немецкий (Тевтонский) орден — один из интереснейших средневековых феноменов в любом аспекте его истории — социальном, культурном, внешнеполитическом. В отличие от других военно-монашеских орденов, рожденных эпохой крестовых походов, он имеет непосредственное отношение к истории нашей страны — не только как военный противник в «Ледовом побоище», но и как организатор «натиска на Восток» и немецкой колонизации Восточной Пруссии, часть территории которой является ныне Калининградской областью России. Явно недостаточное и предвзятое рассмотрение Немецкого ордена в отечественной историографии во многом объяснялось политическими соображениями. Альтернативный взгляд на его историю предлагается в двух работах Эриха Машке (1900–1982), хотя и окрашенных, в свою очередь, идеологическими запросами германского общества 1930-х гг., но не утративших значения как свод исторических событий и биографий, не имеющий русскоязычного аналога. Подробное авторское изложение внутреннего развития и внешней политики ордена сопровождается фрагментами исторических источников, многие из которых впервые становятся доступны массовому читателю. Хольгер
Арбман Книга выдающегося шведского археолога Хольгера Арбмана посвящена наиболее значимым аспектам истории эпохи викингов. Ее содержание можно назвать классическим — рассмотрена как повседневная жизнь скандинавов у себя дома, так и их деятельность на всех трех важнейших направлениях походов: в Западной Европе, на Руси и в Северной Атлантике. Особое значение имеет завершающий книгу обзор основных этапов развития скандинавского декоративно-прикладного искусства. Автор удачно сочетает доступный стиль изложения и строгую документальность привлекаемого материала. Книга в равной степени предназначена как любителям истории, так и профессионалам, поскольку давно стала классикой мировой скандинавистики. Предисловие Книгой выдающегося шведского археолога Хольгера Арбмана издательство «Евразия» продолжает серию книг, составляющих своего рода золотой фонд мировой научной и научно-популярной литературы, посвященной эпохе викингов. Вышедший в издательстве «Тэмз и Хадсон» в 1961 году очередной том фактически закрыл тему археологического прошлого древней Скандинавии. Книга О. Клиндт-Йенсена «Дания до викингов», изданная «Евразией» в русском переводе, а также известные работы А. Хагена «Норвегия» и М. Стенбергера «Швеция» были посвящены архаическому периоду истории Северной Европы. Изложение в них было доведено до рубежа VIII–IX столетий — именно в этот момент окружающий мир «открыл» для себя Скандинавию, причем при обстоятельствах, далеко не самых благоприятных для него. Выплеснувшиеся на европейские берега отряды скандинавских воинов, большинство из которых у себя дома были обычными крестьянами, кардинально изменили всю ситуацию на континенте. Совершенствование феодальной системы, коррекция социальной структуры европейских стран, первые шаги централизации безнадежно раздробленных и погрязших в междоусобицах англосаксонской Британии и королевства франков, да и других регионов — лишь наиболее известные следствия этих походов. А ведь была еще масштабная колонизация, в результате которой целые области Англии и Франции стали преимущественно датскими и норвежскими по этническому составу; были торговля и наемничество; были отдаленные уголки мира, где скандинавы выступили в роли первопроходцев — острова Атлантики и Северная Америка. Был, наконец, «Восточный путь» (Austrvegr) — достаточно общее определение всех стран, лежавших к востоку от Скандинавии, — Прибалтики, Руси, земель финно-угров, арабских стран и сказочной и богатой Византии, своеобразного предела мечтаний для многих викингов. Книга Х. Арбмана не является чем-то совершенно уникальным. На фоне огромного числа произведений, посвященных викингам, она выделяется скорее сбалансированностью своего содержания. Автор не ставит своей задачей исчерпать какой-либо из аспектов деятельности викингов — да и не ведет речи лишь о самих викингах. Его цель — создать панорамную картину всей эпохи, картину, которая должна оставить у читателя целостное представление о причинах возникновения в Скандинавии своеобразного и чрезвычайно интересного цивилизационного очага, оказавшего воздействие на соседей из других регионов, а также о всех основных составляющих того феномена, который нашим современникам известен как «эпоха викингов» и рассмотрение которого во всей его полноте стало возможным лишь сейчас, не будучи доступно его современникам. В поле зрения исследователя и популяризатора последовательно оказываются все компоненты мира викингов: от ландшафта и особенностей хозяйственной жизни до своеобразных черт социального устройства, от хуторских поселений до того, что стало, пожалуй, более всего привлекать ученых в последние десятилетия — ранних городских структур, сыгравших такую важную роль в развитии торговли и в христианизации Севера. Значительная часть текста посвящена, разумеется, наиболее ярко освещенному письменными источниками вопросу пребывания и деятельности скандинавских викингов в Западной Европе. Однако при этом автор никоим образом, во-первых, не замыкает свое внимание на западном фланге экспансии, а, во-вторых, вполне удачно демонстрирует, что деятельность скандинавов в Европе не была однобокой и исключительно разрушительной. Последнее мнение, являющееся уже даже не вчерашним, а позавчерашним днем исторической науки, по-прежнему обнаруживает себя в популярной литературе и, следовательно, оказывает влияние на мнение читателя. Показательно, что Арбман предпочитает региональный подход, отчетливо демонстрируя изменения той роли, которую играли викинги в различных локусах континента, к тому же подчеркивая изменение этой роли с течением времени. Отдельное внимание автора уделяется наиболее рафинированной форме экспансии викингов — заселению островов Северной Атлантики. Этот способ реализации накопленной скандинавами внутренней энергии привел к появлению нескольких по-своему эталонных обществ, два из которых (Гренландия и Винланд) были своего рода «филиалами» главного и основного очага общества такого типа — Исландии X–XIII веков. Филиалами, игравшими безусловно второстепенную роль и относительно быстро сошедшими со сцены истории, но лишь с тем чтобы подчеркнуть своеобразие исландского варианта демократии позднеродового общества, наиболее последовательно претворившего в жизнь идеалы архаической Скандинавии. Заключительная глава посвящена искусству эпохи викингов. Краткий, но при этом всесторонний анализ прикладного искусства и динамики основных стилей того времени сам по себе чрезвычайно симптоматичен. Он отмечает один из немногих примеров популяризации, да и вообще структурирования, информации о чрезвычайно интересном и далеко не всегда удачно освещаемом в литературе феномене, отчетливо демонстрирующем особенности мышления и мировосприятия скандинавов. Отметим, что вскоре после выхода книги Арбмана, в 1966 году, увидела свет совместная монография Д. М. Вильсона и О. Клиндт-Йенсена «Искусство викингов», целиком посвященная данному вопросу. К сожалению, необходимо признать, что концентрация внимания исключительно на прикладных формах искусства и игнорирование литературы и устно-поэтического творчества (эти пласты информации привлечены в книге лишь как кладезь примеров и исторический источник) существенно обедняет восприятие эпохи, так как именно пересечение и взаимоналожение двух основных сфер проявления скандинавской духовности дает возможность предельно отчетливо прочувствовать внутренний мир северян. Вместе с тем стоит отметить, что именно эта глава выглядит у Арбмана наиболее насыщенной информационным содержанием и подчиненной общему замыслу. Отдельно стоит упомянуть ту часть книги, где повествуется о взаимоотношениях скандинавов и Руси. Так получилось, что издание книги Х. Арбмана пришлось на время пикового противостояния на международной арене советских исследователей-антинорманистов и западных ученых, отстаивавших тезис о высокой и специфической роли скандинавов в процессе формирования Древнерусского государства. Пронизанный идеологическими штампами и откровенной пропагандой спор угас лишь в последнее десятилетие, однако следы его разбросаны там и тут по страницам научной литературы. Не избежал этих излишеств и Арбман. Тезис о скандинавской колонизации Северо-Запада и достаточно традиционное для шведской науки того времени (находившейся под сильнейшим влиянием патриарха шведской археологии Туре Арне) восприятие русско-скандинавских контактов и тогда, и по сей день стоят в противоречии с известными фактами и свидетельствами археологии. Однако следует признать, что в целом позиция автора вполне объективна и, во всяком случае, находится ближе к исторической истине, нежели выводы большинства отечественных специалистов, синхронные ей — выводы, продиктованные, впрочем, не столько внутренним убеждением, сколько велением времени. Как бы то ни было, российской читающей публике теперь предстоит знакомство с научно-популярным трудом мэтра скандинавской археологической науки. Перед русскоязычным читателем открывается перспектива самому сделать выводы, насколько успешно автору удалось вместить в относительно небольшой объем текста все своеобразие эпохи викингов и передать то, что делало ее на протяжении веков столь привлекательной для бессчетных профессионалов и любителей прошлого. Подчеркнем еще раз: перед нами не только книга, содержащая «необходимый и достаточный» минимум информации о викингах, их мире и времени, но и авторская позиция, объективно изложенная для широкого читателя. Хочется надеяться, что «Викинги» Хольгера Арбмана займут достойное место на книжной полке многих любителей истории, а для профессионалов откроется возможность ознакомиться с известным произведением своего коллеги и на русском языке. Луи Альфан В IV–V вв. на Римскую империю обрушились толпы варваров, основавших на ее землях собственные королевства и новую цивилизацию. Так свершилось то, что называют Великим переселением народов. Однако на этом нападения варваров не прекратились. Западную Европу и позднее продолжали терзать набеги сарацин, венгров, аваров и норманнов. Но то был лишь отблеск масштабных событий, разворачивавших в глуби таинственной Азии и Ближнего Востока. Экспансия арабов и создание мусульманского халифата, славяне и создание Моравского, Польского и Русского государств, викинги и их стремительные налеты на Европу, Византийская империя, стремившаяся противостоять вторжениям болгар и тюрок, Китай и Индия в борьбе с пришлыми завоевателями — все это читатель сможет найти на страницах предложенной ему книги. Альфан исследует всю историю варваров от начала до конца — от первых шагов гуннской конницы, до неспешной поступи мусульманских боевых верблюдов. На страницах его книги Европа и Азия впервые предстают как единое целое, связанные одними и теми же событиями и персонажами. Предисловие Издательство «Евразия» начинает публикацию работ известного французского историка Луи Альфана (1880–1950). Первой работой этого ученого, переведенной на русский язык, стали «Варвары. От Великого переселения народов до тюркских завоеваний XI века». Имя Луи Альфана занимает видное место среди плеяды известных французских ученых, заложивших основы современной медиевистики. Ученик Ф. Лота, П. Мейера, Ш.-В. Ланглуа, Альфан смог развить таланты исследователя и палеографа, которые распознал его первый учитель, великий Ашиль Люшер. Закончив Школу Хартий и французскую Школу в Риме (в 1906 г.), Альфан сразу же был по достоинству оценен в среде коллег и выдвинут на ответственные посты секретаря Школы Хартий и секретаря «Исторического журнала»; в 1910–1928 гг. он преподавал в университете Бордо, затем в Школе высоких искусств; наконец в 1937 г. Альфан занял место на кафедре Сорбонны, приняв эстафету от А. Люшера, Ф. Лота, а через этих выдающихся ученых — и от Фюстеля де Куланжа. Его излюбленным периодом исследований были IX–XII вв.: работы Альфана посвящены истории римской администрации в VIII–XIII вв., проблемам истории Франции правления династий Каролингов и Капетингов. Но, достигнув вершин научной и преподавательской карьеры, в возрасте шестидесяти лет Альфан неожиданно столкнулся с препятствием, которое едва не стоило ему жизни: расовыми гонениями, начавшимися в 1940 г. во Франции, потерпевшей поражение от гитлеровской Германии и подписавшей позорный акт о капитуляции. Изгнанный с кафедры, с одним портфелем в руке, Альфан должен был бежать в Гренобль, оставив немцам на разграбление свою великолепную библиотеку. После того как в 1943 г. гитлеровские войска вошли и в Гренобль, Альфан укрылся в горах Виваре, где и встретил конец Второй мировой войны. Только после этого он был восстановлен на своем месте в Сорбонне и продолжил преподавание. Перенесенные страдания нисколько не ожесточили ученого и не лишили его стремления к научной и преподавательской деятельности. Ярким доказательством того стал выход в свет в 1947 г. его книги «Карл Великий и каролингская империя» — работы всей жизни Альфана. Текст книги был готов уже в 1939 г., но утрачен в сумятице поражения в войне с Германией и четырехгодичного изгнания. Эта книга и по сей день остается одним из самых примечательных исследований по истории средневековой Франции. Непременным требованием Альфана была кропотливая палеографическая работа историка с источниками, поэтому он принимал активное участие во многих проектах по публикации текстов и документов из истории средневековой Франции. Среди подобных работ ученого можно назвать издание «Сборника актов французских королей Лотаря и Людовика V», «Сборника анжуйских и вандомских анналов», «Хроники графов Анжуйских и сеньоров Амбуазских», наконец, «Жизни Карла Великого» Эйнгарда, которые стали ценным подспорьем для поколений французских ученых. Работая с документами, Л. Альфан демонстрировал необыкновенную точность и взвешенность гипотез и выводов. Стремясь популяризировать историю и познакомить с ней более широкие слои читателей, особенно студенческую аудиторию, Л. Альфан инициировал два проекта, которые приобрели во Франции славу классических. Совместно с Ф. Саньяком Альфан стал редактором серии «Народы и цивилизации», посвященной событиям мировой истории, которая вышла в двадцати томах. Вклад Альфана в эту серию был неоценим. Мало того что он сам написал для этой серии два тома («Варвары. От Великого переселения народов до тюрских завоеваний IX века» и «Рывок Европы (XI–XII вв.)») — он принимал активнейшее участие в подготовке всех работ, вышедших в рамках серии. Товарищи Альфана отмечали, что ученый, не подавляя ни инициативы, ни оригинальности мысли авторов, все же стремился дать общее направление серии, добивался единства задач, концепций и стиля. Вторым проектом Альфана была публикация серии «Классика средневековой истории Франции», в рамках которой был издан ряд самых значимых нарративных источников французского Средневековья. Л. Альфан также состоял в редакции «Исторического журнала» и оказал своим коллегам-медиевистам поддержку при возобновлении публикации «Средних веков» — одного из самых престижных периодических изданий Франции. Работа Альфана «Варвары. От Великого переселения народов до тюркских завоеваний XI века», вышедшая в 1926 г., полностью отвечала стремлению Альфана вписать историю средневековой Западной Европы в контекст мировой истории. Автор создал громадное историческое полотно, постаравшись связать воедино все события, происходившие в V–XI вв. на пространствах от Китая до Иберийского п-ва. Трудно переоценить всю значимость подобной работы: историку, который попытается взвалить на себя подобный труд, грозит опасность либо завязнуть в нескончаемых мелочных деталях, либо превратить свое исследование в поверхностный и примитивный очерк; о многих вещах нужно упомянуть очень коротко, многими пожертвовать вообще. Л. Альфан оказался на высоте поставленной перед ним задачи. Четкому и увлекательному, несмотря на строгий стиль автора, изложению политических событий сопутствует анализ социальных, экономических и культурных перемен. На страницах книги, сменяя друг друга, выступают римляне, гунны, франки, остготы, византийцы, китайцы, арабы, славяне, болгары; далекий от того, чтобы сводить движущий механизм истории к материальным и экономическим факторам, Альфан изложил то, что считал важным и необходимым для подобного рода книги. Работа Альфана не только подытоживает воззрения самого автора, но в доступной форме обобщает представления исторической науки того времени. Во французских отзывах на «эту книгу» Л. Альфана неоднократно отмечалось что она еще раз ярко продемонстрировала связь между Европой и Азией, значительную роль Азии в формировании средневековой Европы. Карачинский А.Ю. Дж.
П. Каппер Книга, которую держит в руках читатель, является одним из классических выражений жанра научно-популярной литературы, посвященной эпохе викингов. Дж. П. Каппер рассматривает Британские острова как сборный пункт, в котором пересекались и сплетались в единый клубок судьбы десятков тысяч скандинавских воинов. На земле Британии началась и на ней же завершилась для Запада эпоха викингов. Автор прослеживает судьбы наиболее ярких личностей, которые стали символами эпохи и о которых отечественный читатель порой знает не так уж много. Детальный разбор того, что происходило в Шотландии, Ирландии, на Оркнейских, Шетландских и Гебридских островах явится для многих ценным подспорьем для восполнения лакун в информации о викингах. Структура книги позволяет отчетливо ощутить, что в эпоху викингов добрая половина Старого Света была едина, и одну из самых важных ролей в этом процессе сыграли викинги. От редактора Книга, которую держит в руках читатель, в действительности является одним из наиболее классических выражений жанра научно-популярной литературы — в том смысле, что она лежит на той не вполне отчетливой грани, где строгая академическая наука соприкасается с художественной литературой. В такой сфере, как история походов и деятельности викингов упомянутая грань вообще малоуловима. В самом деле — ведь большинство информации, которая доступна нам, информации, касающейся этих вождей, воинов, торговцев и рыболовов Севера, почерпнуто из художественных по сути своей произведений — из саг и стихов скальдов. Да и сами люди той эпохи вполне осознанно и целенаправленно стремились — в большинстве случаев — чтобы история их жизни оставалась в памяти потомков своеобразным эпическим памятником. Именно поэтому, сколько бы литературным и образным ни казался нам язык подобных произведений современных авторов, не вызывает никаких сомнений, что сами герои их повествования остались бы вполне довольны тем, как их описывают. И даже это не самое главное. Важнее то, что такой подход помогает нам самим лучше понять эпоху, о которой, при всем желании, невозможно говорить только языком цифр, графиков и социологических абстракций. Блестящая, написанная «на одном дыхании», книга «Викинги Британии» увидела свет в 1937 году, в очень своеобразный период мировой истории. Европа, застывшая, как кролик перед удавом, в общеизвестном оцепенении перед готовой вот-вот разразиться мировой войной — в которую, впрочем, практически никто на Западе не верил — совершенно однозначно достигла пика своего могущества. Цивилизация Старого Света переживала последние годы своего абсолютного всевластия, перед тем, как в самоубийственной междоусобице окончательно уступить верхнюю ступень пьедестала Новому Свету и Третьему миру. Симптоматично, что саморефлексия европейцев достигла тогда наиболее завершенных форм. А одной из самых ярких страниц прошлого древнего континента и уж, конечно, одной из привлекательнейших для главных его этносов, была эпоха викингов. И немцы, и французы, и англичане — не говоря, разумеется, о самих скандинавах — все они воспринимали эту эпоху как часть своего наследия, вне зависимости от того, в какой роли выступали их предки примерно тысячу лет назад. Заявленная в названии тема не становится для автора догмой и единственной целью — это лишь отправная точка. В самом деле, при чтении этой книги возникает ощущение, что стоишь на главной площади средневекового города, от которой в разные стороны разбегаются дороги, ведущие далеко за горизонт, но объединенные именно этой площадью, которая делает их одним целым. Именно таким образом Дж. П. Каппер рассматривает Британские острова как тот сборный пункт, в котором пересекались и сплетались в единый клубок судьбы тысяч и десятков тысяч скандинавских воинов. И куда бы ни приводила их судьба — обратно в Норвегию и Данию, на холодные острова Атлантики, в далекий и неизведанный Винланд, или в не менее странный и, в общем-то, не более доступный для викинга Иерусалим — повсюду находились люди, с которыми судьбы героев были переплетены, а нити эти тянулись именно на Британские острова. И это неудивительно — ведь на земле Британии началась и на ней же завершилась для Запада эпоха викингов, на тверди «Туманного Альбиона» викинги пробыли, как говорится, «от звонка до звонка». Расположенная в трех днях пути через Северное море от Скандинавии, Англия самой природой была предназначена стать вторым домом для северян. Автор, в распоряжении которого было не так много места на страницах сравнительно небольшой книги, не мог, естественно, рассказать обо всем. Однако ему удалось в этой ситуации проследить судьбы наиболее ярких личностей, которые по праву стали символами эпохи и о которых отечественный читатель порой знает не так уж и много — ведь большинство саг по-прежнему не переведено на русский язык, а в советской и российской традиции все же наибольшее внимание уделялось сагам исландского круга и тем событиям, которые были связаны с самой Скандинавией. Поэтому не вызывает сомнений, что детальный разбор того, что происходило в Шотландии, Ирландии, на Оркнейских, Шетландских и Гебридских островах явится для многих ценным подспорьем в восполнении лакун массива информации о викингах. Вместе с тем прием, взятый Дж. П. Каппером за основу в построении своего повествования, позволяет вновь отчетливо ощутить, что в эпоху викингов добрая половина Старого Света была едина — едина ничуть не в меньшей степени, чем это предполагается планами строительства, например, «Новой Европы». И одну из самых важных ролей в этом процессе — роль, вполне сравнимую с той, что исполнило христианство — сыграли викинги. А.А. Хлевов Питер
Эйрл Предисловие к русскому изданию Герой представляемой российскому читателю книги Питера Эйрла, английский король Генрих V (1413–1422 гг.) — в многом фигура знаковая, но вместе с тем и противоречивая, что делает ее еще более интересной для историков. С именем Генриха V связаны самые значительные события английской и французской истории XV в.: узурпация королевского престола Англией династией Ланкастеров, подавление политических заговоров и социальных волнений, победоносные походы во Франции, но, главное — триумф над французской армией в битве при Азенкуре и установление двуединой монархии во Франции (1420 г.). Уже одного этого перечня было достаточно, чтобы превратить Генриха V в национального английского героя, политического и военного гения эпохи. Именно таким он и престает в пьесах Вильяма Шекспира «Генрих IV» и «Генрих V» — сначала взбалмошным юношей, погрязшем в пьянстве и распутстве, а затем в миг превращается в трезвого государственного мужа, обеспечившим своему королевству процветание и славу. Генрих V был сыном Генриха Болингброка, герцога Ланкастерского и правнуком английского короля Эдуарда III. Поскольку Болингброк был четвертым сыном короля Эдуарда, ни он ни его наследники не имели прав на английский престол. Но судьба рассудила иначе. Ставший королем после смерти Эдуарда III в 1377 г. его внук Ричард II был монархом деспотичным и придерживался жесткого политического курса. Еще со времен завоевания Англии в 1066 г. нормандским герцогом Вильгельмом Завоевателем королевская власть требовала от подданных строгого подчинения и стремилась урезать их права. Весь XII–XIII в. был полон столкновениями между королями и баронами, отстаивавшими свою независимость. Ричард II немногим отличался от своих предшественников. После того, как он попытался лишить Генриха Болингброка его наследства, тот поднял восстание (1399 г.) и, свергнув Ричарда II, стал королем под именем Генрих IV. К власти в Англии пришла династия Ланкастеров. Для Англии это был новый поворот в ее политической истории. Поскольку Ланкастеры были узурпаторами, им пришлось с оружием в руках отстаивать свое право на корону. Принц Генрих активно участвовал в этой борьбе и вместе с отцом одержал победу над мятежниками, не признававшими их власти. Сразу после смерти Генриха Болингброка его сын, теперь король Генрих V, стал готовиться к войне во Франции, которая и принесла ему славу. Вся история Англии и Франции второй половины XIV–XV вв. прошла под знаком войны за французскую корону между английскими королями из династии Плантагенетов и французскими из династии Валуа. Короли Плантагенеты, ранее владевшие едва ли не половиной Франции, которую у них отвоевали французские короли, мечтали о реванше. Случай представился в 1328 г., когда умер последний представитель прямой ветви Капетингов, династии королей Франции. Английский король Эдуард III (1327–1377 гг.). приходившийся покойному племянником, предъявил свои права на престол. Но королем избрали двоюродного брата последнего Капетинга, Филиппа, графа Валуа. Первоначально смирившись, Эдуард III в 1336 г. объявил войну Филиппу VI и потребовал французский престол. На первом этапе англичане добились ошеломляющих успехов, разбив французов в битвах при Креси и Пуатье. Затем французы под руководством короля Карла V отвоевали утраченное в ходе войны. В конце XIV в. наступило затишье: английский и французский короли Ричард II и Карл VI заключили перемирие. Генрих V это перемирие нарушил. На протяжении долгих лет война во Франции стала привычным время провождением для англичан. Отказ от него в правление Ричарда II вызвал всеобщее недовольство. Генрих V, нуждаясь в популярности, возобновил военные действия. В ходе походов ему удалось добиться того, чего не удавалось его предшественникам даже во времена самых громких побед: он не только снова разбил французскую армию при Азенкуре, захватил Нормандию, но и по договору, заключенному в 1420 г. в городе Труа с французским королем Карлом VI и герцогом Бургундским Филиппом Добрым, стал наследником короны Франции, зятем французского короля и регентом его королевства. Так была создана двуединая монархия Англии и Франции. Однако сам Генрих не сумел в полной мере воспользоваться своими успехами, поскольку в 1422 г. он умер. Поразительные победы Генриха V, создание двуединой монархии и его преждевременная смерть ставят перед исследователями массу вопросов и значительно затрудняют взвешенную оценку его личности, которую многие рассматривают с диаметрально противоположных позиций. Нельзя забывать, что добиться короны Франции Генрих смог, воспользовавшись братоубийственной гражданской войной между двумя политическими группировками (арманьяками и бургиньонами), боровшимися за влияние над душевнобольным королем Карлом VI. Лишь переманив на свою сторону герцога Бургундского, принца, в жилах которого текла кровь династии Валуа, английский король сумел реализовать Труаский договор. Немалую роль сыграла и настроение населения северной Франции, особенно Иль-де-Франса, страдавшее от превратностей войны и жаждавшее ее прекращения любой ценой. Не в меньшей степени осложняют оценку личности и деяний Генриха V противоречия и разные подходы, бытующие во французской и английской историографии. Французы, как наиболее потерпевшая сторона в ходе Столетней войны, рассматривали завоевание Нормандии и Труаский договор как национальное поражение и позор, порабощение страны захватчиками, от которых удалось избавиться лишь Жанне д’Арк. Англичане, наоборот делали акцент на мудрой и взвешенной политике Генриха V и его брата Джона Бедфорда, ставшего после 1422 г. регентом во Франции, их стремление навести порядок во французском королевстве, охваченном гражданской войной и социальными волнениями. И в одном и другом случае личность Генриха V и его деятельность предстают в разном свете. В действительности ситуация была намного сложнее и ее исследование требует более тщательного и детального подхода. Столкнувшись со столь многогранной личность, каким был Генрих V, английскому исследователю Питеру Эйрлу пришлось искать ответы на сложные, иногда неразрешимые вопросы. А такие вопросы встречаются на каждом шагу: кем именно является Генрих V, как в его характере могли одновременно уживаться жестокость и милосердие, следование рыцарским канонам поведения и противоречащей практической хватке. Верил ли он на самом деле, что ему и его наследникам удастся сохранить соединенное английское и французское королевство? Был ли Генрих основателем английского флота? Ответить на эти вопросы нельзя, сосредоточив внимание только на личности Генриха, оставив в стороне эпоху, в которой он жил. Недаром он завершает свою книгу выводом, что Генрих был «продуктом своей эпохи», понять который можно только в тесной связи с ней. Руа
Жан-Анри, Девиосс Жан Книга французских историков Ж. Девиосса и Ж.-А. Руа посвящена одному из самых известных эпизодов политической и военной истории европейского Средневековья — битве при Пуатье (733 г.) между мусульманскими войсками эмира Абд-ар-Рахмана и отрядами правителя Франкского королевства Карла Мартелла. В день сражения столкнулись не просто две враждебные армии, а две чуждые друг другу цивилизации, одна на закате, другая на заре своего развития. Сражение и связанные с ним события быстро обросли легендами, за которыми стало сложно разглядеть истинную подоплеку событий. Одни делали из битвы историческую веху общемирового масштаба, считая, что Карл Мартелл спас Европу от порабощения арабами; другие рассматривали ее как рядовую стычку. Что заставило арабов, берберов и франков сражаться насмерть на поле близ Пуатье в октябре 733 г. — священная война, простой грабительский набег или политический расчет? Дабы ответить на этот вопрос, авторам книги потребовалось изучить не только саму битву и ее перипетии, но и всю историю существования как арабского халифата, так и Франкского государства с момента их зарождения. От издательства Битва при Пуатье, о которой пойдет речь в этой книге, —одно из самых известных и примечательных событий западноевропейского Средневековья, наряду с такими прославленными сражениями, как Баннокберн, Гастингс, Бувин, Креси, Леньяно. В любом учебнике можно найти упоминание об этой битве: место, где она состоялась, дату — 732 г. и имя человека, вышедшего победителем из яростной схватки, — франкского майордома Карла Мартелла. На первый взгляд история битвы при Пуатье и сопутствующих событий необычайно проста — начав экспансию в VII в., арабы добились потрясающих успехов за краткое время, завладели Персией, Палестиной, Сирией, Египтом, Северной Африкой, вышли в Среднюю Азию и вторглись в Индию. Они взяли Европу в клещи: с запада арабо-берберские войска Тарика ибн Зийяда высадились на побережье Испании, в считанные дни уничтожив Вестготское королевство и начав набеги за Пиренеи, в меровингскую Галлию; на востоке арабы осадили Константинополь и углубились в Закавказье. Но захватившие в 711–714 гг. Испанию арабо-берберские войска после серии набегов на меровингскую Галлию встретились в окрестностях Пуатье с армией франков под командованием Карла Мартелла, правителя Франкского государства. После ожесточенной схватки предводитель мусульман Абд-ар-Рахман пал на поле боя, а его войско потерпело полное поражение и обратилось в постыдное бегство. Так была остановлена экспансия мусульман, начавшаяся в песках Аравии, а арабский халифат, основанный преемниками пророка Мухаммеда, погрузился в пучину междоусобиц. Таково традиционное изложение событий, связанных с битвой при Пуатье. Наиболее яркую оценку битвы при Пуатье дал английский ученый XVIII в. Эдуард Гиббон — если бы не битва при Пуатье, то в Оксфорде сейчас бы изучали Коран. Для многих битва при Пуатье долгое время знаменовала собой точку соприкосновения двух цивилизаций — мусульманской и христианской, послужив к поражению первой и невиданному расцвету второй. Действительно, спустя несколько десятилетий после битвы при Пуатье на Западе поднялось могущественное государство, до этого словно дремавшее в летаргическом сне, — Франкское королевство, где сын Карла Мартелла Пипин III Короткий основал вторую королевскую династию. Апогеем же Франкского королевства и наследников Карла Мартелла стала христианская империя Карла Великого, монарха, который уже в свою очередь повел войска за Пиренеи и союза которого искал багдадский халиф Харун ар-Рашид. В западноевропейской историографии XIX в. битва при Пуатье также связывалась с значительными социально-политическими изменениями, которые якобы привели к зарождению феодализма. Утверждалось, что именно в ходе битвы при Пуатье, когда пешее ополчение франков столкнулось с маневренной конницей арабов, а после поражения попросту не успело догнать бежавших мусульман, поскольку те были верхом, Карл Мартелл извлек для себя урок, задумав в дальнейшем создать франкскую кавалерию. Поскольку кони и тяжелое вооружение стоили очень дорого, Карл принялся раздавать своим сторонникам земельные участки на срок воинской службы (бенефиции), на доходы с которых его воины закупали и содержали необходимое вооружение и лошадей. Воин, получавший бенефиций, был обязан майордому личной преданностью и приносил клятву верности. Впоследствии бенефиции стали наследственными владениями, и Западная Европа плавно соскользнула в объятия феодализма. При подобной трактовке событий битва при Пуатье приобретает первостепенное значение для средневековой Европы, играя роль своеобразного рубежа, вехи, разделяющей всю европейскую историю на два периода — до и после битвы при Пуатье. Однако при более пристальном взгляде оказывается, что все не так уж и просто: словно какая-то пелена окутывает и саму битву и события, что привели к ней. Чем больше вникаешь в современные битве источники, тем вопросов становится все больше и больше, они растут как снежный ком. Неизвестны ни точное место, где встретились две армии (то ли возле Пуатье, то ли возле Тура), ни точная дата (732 или 733 год). Неясно, какие цели преследовали арабы, рвавшиеся к монастырю Св. Мартина Турского, — простой грабительский набег, вызванный слухами о несметных богатствах, накопленных поколениями франкских монахов, или же тщательно продуманное наступление в надежде покорить Галлию, наступление, которое являлось продолжением стремительной мусульманской экспансии, свидетелем которой стали VII–VIII вв. Иначе говоря, была ли на самом деле битва при Пуатье битвой народов, подобно сражению на Каталаунских полях, или же заурядной стычкой? Понимали ли сами участники событий все значение битвы, в которой они сражались? Или же для франков и арабов, для которых война была привычным способом существования, схватка у Пуатье стала еще одним, ничем не отличавшимся от других, этапом в военной эпопее обоих народов. Так получилось, что битва при Пуатье действительно совпала по времени с упадком арабского халифата и приостановлением планомерного наступления мусульманских войск. Однако каким же должно быть сражение на самом отдаленном краю халифата, на границе мусульманской Испании, чтобы от потрясения, вызванного им, халифат Омейядов рухнул как карточный домик. Возможно ли здесь иное объяснение? Авторы предлагаемой читателю книги рассматривают и другую версию событий. Не стоит забывать, что на поле под Пуатье в бою сошлись две армии, воевавшие по совершенно разным воинским канонам. Даже если арабы не сражались верхом (как утверждает итальянский историк Франко Кардини) и франкам не впервой было биться с мусульманскими отрядами, битва при Пуатье должна представлять несомненный интерес с точки зрения военной истории. Ж. Девиосс и Ж.-А. Руа написали не просто книгу об одном событии — битве при Пуатье. Стоит напомнить, она вышла в 1966 г. в издательстве Галлимар в знаменитой серии «Тридцать дней, которые создали Францию». Для книг этой серии, написанных самыми разными авторами и с применением самых разных исторических подходов, тем не менее характерна одна черта — они никогда не замыкаются на одном событии, которое служит им лишь своеобразной точкой отсчета. Цель серии — показать, как известное историческое событие отразилось на истории Франции. Равным образом и для Ж. Девиосса, и для Ж.-А. Руа битва при Пуатье — лишь конечный этап того исторического движения, которое, собственно говоря, и привело арабов и франков на поле боя при Пуатье. Помимо подробного освещения самой битвы, различных точек зрения и оценочных суждений о ней Ж. Девиосс и Ж.-А. Руа фактически написали два исследования: Руа — историю зарождения ислама, халифата и мусульманской экспансии, а Девиосс — историю Франкского государства в эпоху династии Меровингов и начале правления династии Пипинидов-Каролингов. Конечно, исторические исследования не стоят на месте, и сегодня историки-медиевисты смотрят на битву при Пуатье несколько под другим углом зрения, нежели это делали Руа и Девиосс в далеком 1966 г. Но оба автора были в числе тех, кто стоял у истоков и внес весомый вклад в исследование этой проблемы. Карачинский А. Ю. Ашиль
Люшер Книга известного французского историка Ашиля Люшера посвящена одному из самых великих Римских Пап эпохи средневековья, Иннокентию III, и его роли в драматических событиях начала XIII в. — крестовому походу против приверженцев альбигойской (катарской) ереси, пустившей корни в Южной Франции. В центре работы Люшера — Лангедок, край трубадуров и прекрасных городов. Иннокентий III выступил организатором крестового похода в эти земли и спровоцировал столкновение двух культур — южной и северной Франции — результате которого Юг был утоплен в крови. Но желал ли Папа подобного исхода на самом деле? Люшер показывает, к чему привели устремления властного понтифика, жаждавшего господства над всем христианским миром. Предлагаемая вниманию читателя издательством «Евразия» книга принадлежит перу знаменитого французского историка Ашиля Люшера (1846–1908) и посвящена одному из важных событий в истории западноевропейского Средневековья — организованному Папой Римским Иннокентием III крестовому походу северофранцузских баронов против катарской (альбигойской) ереси. Понтификат Иннокентия III (1198–1216 гг.) был периодом расцвета политического могущества папства. Сам Иннокентий (в миру Лотарио, сын графа Сеньи), человек необычайно одаренный, получил прекрасное образование в Болонье и Париже, занял видное положение в римской курии и вскоре был избран Папой Римским. В эпоху его правления традиционные претензии наследников св. Петра на теократическую власть над всем христианским миром, заложенные еще при Григории Великом в конце VI в., обрели наиболее завершенную форму. Подобно своим предшественникам Иннокентий III считал себя «главой и основанием христианства», которому надлежит править всем миром (totum seculum). Вмешательство Иннокентия III ощущалось во всех сферах жизни средневековых государств Западной Европы. Имея характер властный и решительный, Папа требовал от светских правителей подчинения в тех вопросах, которые, как ему казалось, находились в его ведении как высшего арбитра: вакантность трона, греховность государя, связи с еретиками. Папа строго охранял свободы и независимость Католической Церкви средневекового Запада: в его переписке часто можно встретить приказ светским властям вернуть епископам их имущество и светские права. Добиваясь выполнения своих требований, Иннокентий не останавливался перед самыми решительными мерами. За время своего правления он отлучил от Церкви английского и французского королей Иоанна Безземельного и Филиппа II Августа, германского императора Оттона IV Брауншвейгского. Полагая себя вправе судить монархов за их вмешательство в дела Церкви и моральные прегрешения (Филиппа Августа он предал анафеме за то, что тот бросил законную супругу и женился на знатной немке Агнессе Меранской), Иннокентий III одновременно рассматривал королей как своих непосредственных вассалов и добился от некоторых из них вассальной присяги верности: арагонский король Педро II и английский государь Иоанн Безземельный принесли Папе оммаж и обязались выплачивать в папскую казну ежегодные феодальные взносы. Активно участвуя в европейской политике и стараясь подчинить Европу своей верховной власти, Папа сделал излюбленным методом политику равновесия, избегая резких изменений на политической карте Европы. Это четко прослеживается во всех конфликтах между европейскими правителями и монархами, в которые вмешивался Иннокентий III: отлучив от Церкви в 1213 г. Иоанна Безземельного и предложив французскому королю Филиппу II занять «вакантный» трон, Папа через своего легата оказал на Иоанна сильное давление и заставил покориться своей воле, после чего запретил Филиппу захватывать Англию. В конфликте между двумя претендентами на германский престол: Оттоном Брауншвейгским и Филиппом Швабским — Иннокентий поочередно поддерживал обе стороны. В 1209 г. после убийства Филиппа он короновал Оттона императорским венцом, но вскоре низложил его и передал императорскую власть юному Фридриху Гогенштауфену (будущему Фридриху II). С подобным же пылом Иннокентий наводил порядок и во вверенной ему Церкви: без колебаний взимал строгие штрафы с провинившихся церковных лиц, снимал с церковных должностей недостойных пастырей, стремился следить за нравственным обликом духовенства. Став Папой Римским, Иннокентий III столкнулся со множеством проблем, оставшихся от его предшественников. В XII в. римская Церковь, несмотря на благодатные последствия реформ Папы Григория VII, вновь подверглась тяжким испытаниям. Папа и германский император по-прежнему продолжали оспаривать друг у друга право на высшую власть. Положение омрачало еще и то, что Папы поставили перед собой цель минимизировать реальную власть императоров в Италии, заменив ее своею. Очередной разрыв наступил в правление императора Фридриха II Барбароссы (1152–1190 гг.), когда германский государь и его сторонники из числа римской курии выбрали своего Папу Римского, а их противники — своего (1159 г.). Схизма, которая завершилась лишь в 1177 г., полностью поглощала внимание соперничавших сил и компрометировала высшую церковную власть в глазах верующих. Раскол Римской церкви на два лагеря глубоко смущал сознание человека XII в. Пагубное влияние оказали и нравы католического духовенства, жившего в роскоши и являвшего дурной пример народу. Находясь в состоянии войны, папство просто не смогло вовремя обратить внимание на грозную силу, которая поднималась на юге Франции — катарскую ересь. К XII в. в историю ереси было вписано уже немало страниц. До XI в. они сводились, в основном, к догматическим спорам о Божественной сущности, Троице, пресуществлении и предопределении. Но начиная со второй трети XI в. в Западной Европе возникают несколько иные виды ереси, которые основываются на требовании возвратиться к евангельской чистоте и бедности, которые одни могут спасти человеческую душу. Фактически то был призыв к реформе Церкви и нравов духовенства, погрязшего в пороках и симонии (продажа церковных должностей). С адептами новых воззрений или расправились, или уговорами возвратили в лоно истинной Церкви. В то время папство, которое возглавил суровый Григорий VII смогло сдержать удар, само проведя реформы (т. н. григорианские реформы). Своеобразный выход из создавшейся ситуации предоставили и основатели новых монашеских уставов (цистерцианцы, премонстранты), которые стремились удалиться от мира и жить по правилам, продиктованным Евангелием. После некоторых колебаний папство признало и санкционировало деятельность монахов-отшельников. Но эти реформы сверху лишь ненамного отсрочили удар. Новые монашеские ордены, несмотря на выдающихся руководителей (например цистерцианца Бернара Клервоского), постепенно отходили от того строгого образа существования, которому всецело отдавались вначале, и занимали свое место в традиционной церковной иерархии. И в XII в. старые призывы к евангельской чистоте вспыхнули с новой силой. Теперь они исходили и от мирян, таких, как, например, Пьер Вальдо, зажиточный лионский купец, и встречали поддержку в самых широких массах населения: от простых крестьян до рыцарей и даже в сословии клириков. Мятеж вальденсов, а затем и катаров, чье учение имеет манихейские корни, был направлен, по существу, не столько против христианской веры, сколько против Церкви как организации: недаром Пьер Вальдо бросил фразу, которую можно считать своеобразным лозунгом его приверженцев: «Господу следует подчиняться больше, нежели людям». Ашиль Люшер, который посвятил Папе Иннокентию шесть томов исследований, в томе «Иннокентий III и альбигойский крестовый поход» поставил перед собой цель изучить, как зарождалось движение катаров, как Католическая Церковь отреагировала на рост ереси: в центре повествования находится политика Иннокентия III, который считался душой крестового похода и из Рима руководил всем ходом операции. Тщательно изучив переписку Папы с христианскими государями, духовенством и легатами, Люшер пришел к выводу, что контроль Иннокентия III за действиями северофранцузских крестоносцев вовсе не был столь полным, как представлялось до того. Наоборот, ученый пришел к выводу, что указания Папы проходили сквозь призму представлений и намерений его чрезвычайных представителей (легатов и нунциев), местных епископов: высшие иерархи Церкви, открыто опасаясь противоречить понтифику, на деле тормозили, искажали его приказы и предложения. Автор наглядно продемонстрировал, как на Латеранском Соборе Папа был вынужден уступить давлению большинства и пойти наперекор своим убеждениям. Церковная организация, по мнению Люшера, вовсе не была столь строгой и основанной на полном подчинении понтифику. Папство сильно зависело от представителей почитаемых монашеских орденов (таких, как цистерцианский) епископата, который зачастую вел себя очень независимо, сохраняя внешние знаки почтения к главе Церкви. Благодаря анализу писем Иннокентия III Люшер смог раскрыть перед читателем мир интриг и закулисной борьбы, в которую были вовлечены враждующие силы. И во главе этого мира автор показал Иннокентия III, чье поведение было далеким от фанатичного рвения. Как это ни удивительно, глава христианского мира иногда резко менял курс собственной религиозной политики, удерживая своих слишком ретивых помощников от чрезмерного кровопролития и жестокости, а иногда даже вставая на сторону обвиняемых в ереси. Со свойственным ему мастерством Ашиль Люшер раскрывает перед читателем мир Италии и Южной Франции, где разворачивались драматические события, приведшие к завоеванию Южной Франции северофранцузскими баронами, а позднее — и французскими королями. Карачинский А.Ю. Тор
Андре Книга шведского востоковеда и богослова Т. Андре «Исламские мистики» представляет собой исследование духовно-практических основ мусульманского аскетизма и мистицизма. Ее герои — деятели движения захидов (от араб. зухд — «воздержание»), желавшие подражать Христу в своем абсолютном отрешении от мира. Однако, восприняв первоначальный импульс христианского аскетизма, ислам впоследствии отказывается от его простого воспроизводства и вырабатывает особый путь духовного совершенствования (суфизм). Автор преследовал две основные цели — найти в исламе черты, генетически и структурно сближающие его с христианством, и рассмотреть христианско-исламский духовный симбиоз с позиций общей психологии и психиатрии (теория неврозов, измененные состояния сознания, медитативные практики и т. п.). На обложке изображен арабеск, представляющий собой цитату из Корана: «Поистине Аллах имеет власть над каждой вещью». Многочисленные труды о Мухаммаде, раннем Халифате, мусульманской экспансии и суфизме, созданные российскими учеными, совершенно оттеснили на задний план такие важные темы исламоведения, как мусульманское право, суннитское богословие (калам) и аскетизм. Здесь все еще чувствуются серьезные пробелы как на уровне академических исследований, так и в научно-популярной литературе. Между тем на Западе исследования и лекционные курсы по этим предметам давно уже изложены в серии популярных книг, известных как своей научной основательностью, так и легкостью письма. Впервые российскому читателю предлагается книга об аскетическом направлении в духовной практике раннего ислама. Ее автор Тор Андре (1885–1947) — известный шведский ученый и богослов, ученик прославленного религиоведа Натана Зёдерблома. Он получил образование в Упсале, затем стал преподавателем в Высшей школе Стокгольма (1929–1936), откуда лежал прямой, хоть и долгий путь в профессора родного Упсальского университета, где Тор Андре занял кафедру учителя, одновременно приняв сан епископа. Всю свою жизнь он занимался двумя предметами — исламоведением и психологией религии. Западному читателю хорошо известны его книги «Мухаммад: человек и его вера», «Распространение ислама и христианство», «Исламские мистики», переведенные на все основные европейские языки и давно попавшие в поле зрения мусульманских теологов. В совершенстве зная классический арабский язык и труды средневековых арабских авторов в области философии, правоведения и теологии, Тор Андре сочетал в своих исследованиях традиционный филологический анализ текстового материала с новейшими методиками философов и психологов религии, психиатров школы Шарко и культурных антропологов. На страницах его книг (в том числе и этой) читатель встретит имена П. Жане, Н. Зёдерблома и Дж. Леуба наряду с цитатами из Библии, Корана и отцов Церкви. И это не случайно, поскольку в своих исследованиях Андре преследовал две основные цели — найти в исламе черты, генетически и структурно сближающие его с христианством, и рассмотреть христиано-исламский духовный симбиоз с позиций общей психологии и психиатрии (теория неврозов, измененные состояния сознания, медитативные практики и т. п.). Была в его занятиях и сугубо практическая цель, близкая к миссионерской, — показать, что этические установки ислама есть в принципе общечеловеческие религиозные нормы, а корни этих общих норм находятся в христианской традиции. Вместе с тем следует отметить, что философско-культурологическим воззрениям Тора Андре не свойственно механическое отождествление ислама и христианства, —напротив, он сближает эти религиозные учения на основе корректной дифференциации их мироощущения и культурных категорий. Через все труды этого автора красной нитью проходит мысль о том, что при общности этических установок христианство и ислам весьма различаются своими взглядами на соотношение материального и духовного в тварном мире. Книга «Исламские мистики» представляет собой исследование духовно-практических основ мусульманского аскетизма и мистицизма. Ее герои — деятели движения захидов (от араб. зухд — «воздержание»), желавшие подражать Христу в своем абсолютном отрешении от мира. Они уходили из семей, молились о смерти близких, просили у Бога послать им самые тяжкие испытания, соревновались друг с другом в терпеливом и бесстрастном отношении к миру. Однако, восприняв первоначальный импульс христианского аскетизма, ислам впоследствии отказывается от его простого воспроизводства и вырабатывает особый путь духовного совершенствования (суфизм), одинаково непохожий ни на христианский, ни на гностический, ни на буддийский пути. Если обычный зухд учит человека воздерживаться от мирских благ, уменьшать время сна и количество пищи, отказываться от покровительства сильных мира сего и в целом противостоять миру своей праведностью, то задача суфия — в единении с Богом и с миром, в обретении мирового всеединства в себе. Если вспомнить культурологическую теорию А. Тойнби, то задачу адекватного ответа на вызов истории может выполнить только духовный лидер, осуществивший «уход и возврат»: сперва он отдаляется от людей, чтобы в уединении найти ответ на духовный запрос Бога, а затем возвращается в общество, преображая его своим ответом. Аскетизм представляет собой чистый безвозвратный уход и заботу только о собственном спасении отшельника. Аскетизм, сопровожденный возвратом и разъяснением ответа, дает всему обществу шанс на выживание и развитие. Именно таким типом духовной деятельности явился для исламского сообщества суфизм. И автор книги на материале множества редких средневековых источников показывает, как осуществлялся этот переход верующего от ухода к возврату, от спасения личности к познанию единства Творца и твари. Читатель «Исламских мистиков» увидит, что, помимо индивидуального мистического опыта пророка Мухаммада, огромную роль в становлении аскетизма и мистицизма в Аравии сыграл образ Христа, созданный филологами, фиксировавшими и перерабатывавшими аравийские народные предания. Эти филологи не были знакомы с текстами Библии, но они смогли обобщить множество рассказов, пришедших к арабам от сирийских и палестинских монахов. Автора книги мало интересует догматическое оформление веры — он ставит своей задачей исследование самого опыта веры в его словесном, чувственном и действенном выражении. Поэтому христианские основы исламского аскетизма рассматриваются здесь не столько генетически, сколько морфологически и исторически. Если для ранних аскетов подвиги Христа и Мухаммада служили только примером самоотречения, то для поздних они стали примером обретения новой, богочеловеческой личности, следствием чего явился суфизм в двух своих вариантах — радикальном (чувственное слияние с Богом, учение ал-Халладжа) и умеренном (интеллектуальное единение, учение ал-Газали). Однако в метафизике суфизма Мухаммадова Идея совершенного человека уже абсолютно вытеснила из сознания мистиков первоначальный образ Христа. Для христианского же мира опыт исламского мистицизма оказался только объектом изучения, но в жизнь обновленной европейской Церкви никогда включен не был (впрочем, есть немало общего между классической лютеранской этикой и этикой суннитского ислама). Для российского читателя книга представляет несомненный интерес обилием фактического материала, раскрывающего различные аспекты жизни и творчества мусульманских мистиков и аскетов, а также оригинальным религиоведческим подходом автора, который, в отличие от большинства других европейских исследователей, не пытается оценивать ислам с позиций христианина (что неизбежно грозит его принижением или даже осуждением), а занимается вполне объективным анализом мусульманского религиозного чувства, вовремя сводя и разводя христианские и мусульманские действия и представления, показывая специфику веры как феномен нервно-психической и одновременно культурной деятельности человека. Для лютеранского богослова подобный универсализм и широта взглядов довольно редки, но автор книги — необычный богослов: сказывается школа Зёдерблома — одного из основателей экуменизма, призывавшего изучать существующие религии с точки зрения биоэтического сходства их практик и позиций (т. е. как единую религию) и рассматривавшего религию как феномен человеческого сознания. В книге приводятся предсмертные слова учителя, которые можно поставить эпиграфом ко всем трудам самого Тора Андре: «Я знаю, что Бог есть, я могу доказать это историей религии!» Надеюсь, что книга «Исламские мистики» будет интересна российским читателям как пример доброжелательного исламоведения и научной добросовестности, когда симпатия автора к предмету не служит предлогом для отождествления предмета с миром собственных идеалов автора, а препятствия на пути познания не становятся поводом для обвинения предмета в несовершенстве или незначительности. В заключение хочу выразить сердечную благодарность замечательному индологу Андрею Всеволодовичу Парибку за консультацию в области индуистской и буддийской терминологии. В.В. Емельянов Ф.Н.
Успенский Книга Ф. И. Успенского «Очерки истории Трапезундской империи» является единственным в отечественной историографии трудом, в котором автор всесторонне осветил историю государства на южном побережье Черного моря. Основанное после захвата Константинополя крестоносцами, это государство двести лет контролировало черноморскую торговлю и было уничтожено турками-османами на восемь лет позже Византийской империи. Интересна и этническая ситуация, сложившаяся в данном регионе. Совместное существование греков и тюрко-кавказских народов привело к созданию интересной культуры, получившей название греко-причерноморской. Написанная хорошим языком, книга будет интересна как специалистам, так и всем, интересующимся историей Византии и ее культуры Книга известного русского византиниста Федора Ивановича Успенского «Очерки из истории Трапезундской империи» повествует о важном этапе в жизни греческого Востока после IV крестового похода. В результате этого похода в начале XIII в. наряду с другими державами, возникшими на осколках бывшей Византийской империи на южном побережье Черного моря, образуется новое государство. Оно появляется в районе старой византийской фемы Халдия и занимает узкую полосу по побережью Понта. Дело не только в том, что это государство просуществовало 250 лет, с 1204 по 1460 г., пережив тем самым падение Константинополя. И не только в том, что во главе новообразованной империи встали отпрыски византийской императорской фамилии Комнинов, получившие в Трапезунде наименование Великих Комнинов, и принесшие с собой идеологию византийской императорской власти. Но пожалуй самым важным моментом становится то, что в Трапезундской империи удалось сохранить в полной мере черты так называемой «ромейской цивилизации»: греческий язык, культуру, имперское православие, а также традиции византийской администрации. В то же время новообразованная империя имела и ряд специфических черт, которые отличали ее от Константинопольской империи Палеологов. Прежде всего – это особые географические, этнографические, политические и экономические условия, в которых она существовала. Они наложили особый отпечаток на жизнь подданных трапезундского императора. Территория Понта была отделена от западной части Малой Азии грядой труднопроходимых гор. Чтобы проникнуть на южное побережье Черного моря, путешественникам необходимо было преодолеть довольно узкие горные перевалы, важнейшие из которых – Понтийские ворота и Зиганский проход. Поэтому Трапезундская империя оказалась как бы отрезанной от остальных греческих областей, и известно, что уже в эпоху Комнинов и Ангелов фема Халдия была практически полунезависимой областью. В то же время Трапезунд и территория Понта – это пересечение важных торговых путей с Запада на Восток. Главное направление деятельности – это черноморская торговля, так как именно Трапезунд был наиболее крупным торговым портом в этом регионе. Через Трапезундскую империю происходили основные контакты европейцев, византийцев с мусульманами и тюрко-монголами. Важно отметить, что через понтийское побережье проходил также торговый обмен с северными странами – Золотой Ордой, Русью и Литвой, поскольку Великие Комнины в отдельные периоды контролировали ряд ключевых пунктов на территории Крыма, включая город Херсон. Все это создавало благоприятные условия для того, чтобы Трапезундская империя исполняла функцию дипломатического посредника в регионе и была центром международных связей в регионе. Еще одна специфическая черта, характеризующая государство Великих Комнинов – это полиэтничность населения империи. Главенствующим народом продолжали оставаться греки, хотя они несколько отличались от своих западных собратьев и составляли особый этнический тип греков-понтийцев, говоривших на особом диалекте среднегреческого языка. Несмотря на то, что при Трапезундском дворе большую роль играли и константинопольские греки, переселившиеся сюда после падения Константинополя в 1204 г., все же их число было незначительным. Зато многочисленной группой подданных трапезундского императора были жившие в этих районах грузины-картвелы, армяне, а также тюрки, персы и монголы. Представители этих народов также занимали административные посты в империи. Такое разнообразие населения Понта привело к созданию особой этнокультурной модели, которая условно может быть названа восточно-византийской или понтийской, и которая заключалась в том, что местные грузинские и армянские влияния во многом изменили культурный облик византийцев. В этой связи следует также отметить восточные, тюрко-иранские культурные влияния, поскольку государтво на протяжении всей своей истории было окружено этими восточными соседями. С юга империя граничила сначала с Иконийским султанатов сельджукидов, а затем, после его распада в конце XIII в., с сельджукскими эмиратами. На востоке Великие Комнины имели границу с Ильханами Ирана и их наследниками. Такое геополитическое положение и этническое многообразие сказалось и на религиозной принадлежности жителей Понта Основу населения составляли православные христиане, подчинявшиеся митрополиту Трапезунда. Но кроме них здесь проживали католики, армяне-монофизиты, а также мусульмане. Социальный облик населения также был разнородным. Основная часть городских жителей Понта были ремесленниками и торговцами. Трапезунд в этом смысле был типичным торгово-ремесленным центром Южного Причерноморья, городом-эмпорием. В нем в XIII – XV вв. существовала крупная международная ярмарка. В городе развивалось ремесленное производство – прежде всего, кораблестроение, ткачество, металлообработка и ювелирное дело. Но оно было ориентировано на посредническую торговлю. Сельское население было в основном оседлым, занималось крестьянским трудом, а также скотоводством. Земледельцы являлись, как правило, крестьянами-собственниками, домохозяевами, о чем говорят, в частности, акты Вазелонского монастыря. К периоду XIII – XIV в. появляется также крупное землевладение, как светское, так и церковное. Важную роль играли также представители местной родовой знати, греческого и грузинского происхождения, которые занимали ответственные посты в Трапезундской империи. Оседлому населению противостояло кочевое, как правило, тюркского происхождения и проживавшее в южных областях империи и на востоке. Его столкновение с земледельцами и оседлыми скотоводами происходило в центральных равнинных областях Трапезундской империи. Об этих столкновениях и контактах свидетельствуют нам как «Трапезундская хроника» Михаила Панарета, так и агиографическая литература. Такая непростая ситуация сделала трапезундских Великих Комнинов как бы двуедиными правителями. Английский исследователь Э. Брайер отметил, что они играли двойную роль: были византийскими василевсами для греческих и лазских подданных и маликами Джаника для мусульманских полунезависимых эмиров, зависимых от императоров. Как бы то ни было, чресполосность этно-социальной структуры делала власть императоров неустойчивой, о чем свидетельствуют многочисленные периоды нестабильности в государстве, в том числе и гражданские войны середины XIV в. Трапезундская империя, к изучению которой обратился Ф.И. Успенский в начале XX в., до него была объектом внимания европейских историков Византии и стран Востока. И прежде всего здесь следует выделить немецкого ученого Я. Фальмерайера. На основе только что открытых источников из истории Трапезунда, в том числе «Хроники» Михаила Панарета, ему удалось наметить основные этапы политической истории этого государства. Немецкий исследователь пришел к выводу, что уже в XII в. сепаратистские тенденции понтийских жителей привели в дальнейшем к образованию независимого государства с торговыми интересами в черноморском бассейне. Последующая деятельность трапезундских Великих Комнинов была направлена на борьбу с Константинополем и с Иконийским султанатом за гегемонию в Южном Причерноморье, а также с грузинскими царями за свою независимость. Исследования и выводы Я. Фальмерайера послужили основой для дальнейшего изучения Трапезундской империи. Во второй половине XIX в. исследователи в целом повторяли выводы Я. Фальмерайера при изучении причерноморского государства и при создании обобщающих трудов. Поэтому в особенности следует выделить мнение академика Императорской Академии Наук А.А. Куника. Последний пришел к убедительному выводу, что грузинская царица Тамар была инициатором образования греческой империи в Трапезунде, поддержав своих родственников Алексея и Давида Комнинов в 1204 г. Он объяснял такую политику царицы желанием создать сильное христианское государство для борьбы с сельджукскими султанами Малой Азии. Эта точка зрения в дальнейшем весьма успешно развивалась в отечественной историографии. Ф.И. Успенский в первой четверти XX в., впервые привлекая археологический материал, который он исследовал в результате двух экспедиций 1916 и 1917 гг., и поставив ряд новых проблем, открыл другую эпоху изучения Трапезундской империи. В частности, ученому удалось вывезти из Трабзона и впоследствии издать очень важный источник по экономической и социальной истории – кодекс актов Вазелонского монастыря. В своей книге Ф.И. Успенский впервые задал вопрос: представляла ли Трапезундская империя продолжение и естественную эволюцию византинизма, или это естественное образование с другими целями? Вопрос о византийском наследии с этого момента становится одним из основных при изучении истории Трапезунда. Проанализировав целый комплекс источников и изучив экономическую, социальную, политическую и этническую историю империи, исследователь пришел к выводу, что весь период ее существования – это борьба эллинского и местного, прежде всего грузинского, начала. А образование данной империи – это противоречие византинизму. И хотя экономически – Трапезундское государство являлось аналогом Византии, но в целом оно было форпостом борьбы Грузии за преобладание в Причерноморье. Ф.И. Успенский также начал изучать вопрос о этническом компоненте понтийских земель. Здесь он высказал ряд идей, главная из которых – это доминирование неэллинского элемента, что также сыграло важную роль в формировании облика Трапезундской империи. Проблемы, намеченные в работе Ф.И. Успенского, получили дальнейшее развитие в последующей историографии. Основной проблемой продолжала оставаться проблема преемственности Трапезундской империи от Византийской. В вопросе о доминировании грузинского элемента и грузинской политики нашего исследователя поддержал А.А. Васильев, хотя он и не развил этого тезиса, а просто повторил выводы Ф.И. Успенского. В целом по этому пути пошла впоследствии отечественная историография, а также иностранные исследователи, которые занимались историей Грузии. В противоположность этой трактовке исторического развития Трапезундской империи возникла концепция, которая условно получила название «ромейской». Впервые ее высказал в рецензии на статью А.А. Васильева румынский византинист Н. Йорга. Сочтя сомнительными отношения ранних Комнинов с грузинскими царями, он высказал предположение, что Трапезундская империя возникла в результате действия эмигрантов из Константинополя при поддержке местного греческого населения. Грузия в таком случае оказалась не при чем, а восточные и местные влияния минимальны. Позже эту концепцию поддержал специалист в истории Трапезунда Э. Брайер, который назвал период существования Трапезундского государства периодом «упадка эллинизма в Малой Азии. Несколько скорректировали эти две точки зрения современные отечественные исследователи С.П. Карпов и Р.М. Шукуров. С.П. Карпов предложил рассматривать Трапезундскую империю как своеобразное образование, выросшее на транзитной торговле между Западом и Востоком. Именно через Трапезунд происходил торговый и информационный обмен в бассейне Черного моря. В связи с этим очень важен баланс между западными и восточными влияниями в Трапезунде, который и стремилась поддерживать императорская власть. Как бы то ни было, книга Ф.И. Успенского до сих пор не утратила научного интереса, поскольку в ней впервые автор создал целостную концепцию исторического развития Трапезундской империи и тем продвинул дело изучения ее истории вперед. Написанная прекрасным языком, она будет также интересна всем любителям поздневизантийской истории. Б.И.
Кузнецов В сборник «Тибетика» вошли основные статьи известного русского тибетолога Б.И. Кузнецова. Все они посвящены истории культуры и религии Центральной Азии. Кузнецов впервые в отечественной науке перевел тексты древней тибетской религии бон и проследил корни его происхождения из Древнего Ирана. Ряд статей посвящен истории раннего буддизма и анализу некоторых ключевых терминов буддийской философии. В книге дана широкая картина распространения буддизма в начале I тысячелетии в странах Центральной Азии, входивших ранее в СССР. Эта книга представляет интерес для всех, кого интересует история, география и философия бона и буддизма. Научный редактор В.М. Монтлевич При рассмотрении источников по истории Тибета необходимо учитывать одну характерную особенность, присущую всей известной нам тибетской исторической литературе. Тибетских авторов очень мало интересовала политическая история страны, а главное внимание они уделяли всегда истории буддизма, который до недавнего времени занимал главное место в жизни Тибета. Светские события давались лишь в связи с историей церкви, а личность каждого государственного деятеля рассматривалась с буддийской точки зрения: какой вклад был сделан царем, министром и т.д. для развития и распространения учения Будды. Естественно, что в тибетских историях много говорится о буддийских проповедниках, ученых, о монастырях и т.п. При этом почти все, что касается экономики, населения страны, оставалось вне поля зрения тибетских авторов. Произведение, к рассмотрению которого мы подходим, может служить образцом тибетской исторической литературы. Оно называется «Светлое зерцало истории буддизма и царских родословных». Сам автор называет его «Светлое зерцало истории буддизма»; однако на титульном листе дано другое название, под которым оно обычно и известно в литературе: «Светлое зерцало царских родословных». Авторство приписывается Сакья Сонам Гьялцэну (Sa skya bSod nams rGyal mtshan, 1312–1375). Доски, с которых был отпечатан наш экземпляр, были приготовлены в год «земляной собаки» (Sa-pho-khyi) (т.е. в 1 478 г.) в правление царя Пэлчжора в Лхасе в монастыре Тулнан6. Данная копия хранится в библиотеке восточного факультета Ленинградского университета, шифр Q-212, инв. № 173, 1931 г., 49х8 см, 101 лист. Известно также дэргеское издание (sDe-dge) сочинения. Один экземпляр этого издания хранился прежде в библиотеке ЛО ИВАН в коллекции тибетских книг Барадийна, название этого экземпляра – «Светлое зерцало царских родословных и истории буддизма», однако мне эту копию, к сожалению, обнаружить не удалось. Летопись «Светлое зерцало царских родословных» уже в начале XIX века стала известна в Европе. Первое упоминание о нем мы находим в грамматике Кереши. В дальнейшем на эту летопись неоднократно ссылались в своих работах Ешке, Туччи, Белл и др. Вместе с тем оставалось неясным, когда и кем было написано это тибетское произведение. Существует мнение, что «Светлое зерцало...» было написано в 1328 г.. Так как в этом сочинении говорится, что оно написано в год Земляного Дракона, а годы жизни Сакья Сонам Гьялцэна – 1312–1375, то отсюда следует, что сочинение написано в 1328 г. Однако произведение не могло быть написано в это время, так как история Китая, краткое изложение которой мы находим в третьей главе этой летописи, заканчивается правлением последнего императора династии Юань – Тоган Тимура (Tho-gan thi-mur) (кит. Шунди, 1333–1368 гг.). Кроме того, к этому месту есть еще примечание автора: «... говорят, что царский трон перешел (от монгольского царя) к китайскому царю Тай Мин (Ta’i-ming)». Чарльз Белл придерживался другого мнения относительно датировки «Светлого зерцала ...». Он считал, что оно написано позднее, чем «Синяя летопись» (Deb-ther sngon-po) (конец XV в.). Он писал: «Оно («Светлое зерцало…» – Б.К.) датируется позднее, чем «Синяя летопись», так как на листе 17 говорится со ссылкой на определенный период: "Если Вы желаете знать больше о Китае и Хорах (монголах – Б.К.), то смотрите "Тэр" (Ther), который означает вероятно "Тэр он-бо" (Ther ngon-po)? (т.е. "Дэбтэр он-бо" (Deb-ther sngon-po)– Б.К.)». Однако мы можем с полным основанием утверждать, что летопись была написана до XVI в., так как в колофоне данной летописи говорится, что доски, с которых печаталось это сочинение, были приготовлены в правление царя Пэлчжора (dPal-‘byor) в год «Земляной Собаки» (1478 г.). Весьма сомнительно также, чтобы летопись была написана в XVI в., так как в ней совершенно отсутствуют события того времени, мимо которых буддийский писатель вряд ли мог пройти: основание таких монастырей, как Гандэн (dGa’-ldan) (1408 г.), Сэра (Se-ra theg-che gling) (1418 г.) и др. По моему мнению, нет никаких оснований отрицать авторство Сакья Сонам Гьялцэна. Дата написания летописи «год Земляного Дракона», видимо, неверна. Сам ли автор летописи допустил ошибку (описку) или переписчик авторской рукописи – сказать трудно, так как мы не располагаем необходимыми данными. Сочинение, вероятнее всего, было написано в 1368 г., что подтверждается замечанием автора о вступлении на престол императора Мин Тай-цзу (1368 г.). Если же дата «год Земляного Дракона» указана в летописи правильно, то в таком случае она была написана кем-то в 1388 г., т.е. спустя 13 лет после смерти Сакья Сонам Гьялцэна. |
|
|
