|
А.Г. Юрченко СОДЕРЖАНИЕ От издателя Имя францисканца Иоанна де Плано Карпини хорошо известно читающей публике. Его знаменитое описание дипломатического путешествия по просторам империи Чингисхана сегодня переведено почти на двадцать языков мира. Текст, рожденный 750 лет назад, не утратил живых красок и волнующей новизны открытия неведомых европейцам азиатских культур. Меньше известно, что в цели миссии не входила поездка ко двору великого хана, и остается тайной, что же побудило францисканцев подчиниться приказу Бату-хана и отправиться на всемонгольский курултай в Центральную Азию. Результат этого странствия превзошел все ожидания современников. Донесение брата Иоанна остается одним из самых ярких документов эпохи монгольского триумфа в Евразии. Еще меньше известно о личности спутника и переводчика брата Иоанна — Бенедикта Поляка, сыгравшего, как можно предполагать, ключевую роль в сборе информации о монголах. Напомним, что брат Иоанн в своем предисловии к донесению отметил важность участия брата Бенедикта. Однако остается неясным, что скрыто за этой почтительной фразой. И что уж совсем неизвестно исследователям, так это какими сведениями и в каком объеме обладал брат Бенедикт, выполняя функции переводчика при особе папского нунция. Вместе с тем у нас есть основания полагать, что "информационный портфель" миссии находился в руках брата Бенедикта. В одном из городов Восточной Европы, где участники посольства нашли приют в обители братьев францисканцев, по настоянию отца Богу-слава, управителя ордена в Богемии и Польше, некий аноним сделал краткую копию с донесения брата Бенедикта. Судьба самого донесения на сегодняшний день неизвестна. Что же касается копии, выполненной анонимом (которого принято называть Ц. де Бридиа, ибо он подписался только инициалом С), то она сохранилась до наших дней в рукописи XV в. Наличие этого текста позволяет со всей определенностью утверждать, что авторство большей части сведений миссии, ранее безоговорочно приписываемых брату Иоанну, принадлежит брату Бенедикту, поскольку в его донесении они сохранили завидную полноту, монгольскую терминологию и ее адекватный перевод. Более того, масса эпизодов, опущенных братом Иоанном из дипломатических соображений, братом Бенедиктом изложена со ссылкой на информаторов. И наконец, легендарная история завоеваний Чингис-хана, насыщенная фантастическими эпизодами и вызывающими подробностями, сохранилась в полном виде только в материалах брата Бенедикта. Стоит отметить, что этот текст известен в европейской науке как "История Тартар" брата Ц. де Бридиа. В настоящем издании мы представляем отечественному читателю первый перевод донесения брата Бенедикта на русский язык. В состав книги также включен текст "Истории Тартар" брата Ц. де Бридиа на языке оригинала. Комментарий построен в виде 55 новелл, в которых исследуются основные сюжетные линии донесений францисканской миссии 1245 года. Историко-критический анализ основан на сравнении латинского первоисточника с параллельными восточными текстами. Материалы донесения рассматриваются с трех точек зрения — исторической, литературной и этнографической. В первом исследовании во главу угла поставлен вопрос о достоверности тех или иных сведений и возможных источниках информации миссии. История легендарных походов Чингисхана потребовала для прояснения смысла описываемых событий привлечения восточных космографий и вылилась в отдельную книгу, которая готовится к выходу в свет в издательстве "Евразия". Историко-этнографические аспекты донесения, фиксирующие реалии повседневной жизни в Монгольской империи, также потребовали отдельного изложения. Таким образом, издательство планирует выпустить трилогию, охватывающую все грани столь необычного средневекового источника. Если в первой книге рассматривается история рождения текста, то во второй анализируется тема "империя и космос", а в третьей отражены структуры повседневности и механизмы власти Монгольского государства. Такой подход позволяет с наибольшей полнотой оценить значение "Истории Тартар" брата Ц. де Бридиа для формирования наших представлений о средневековой истории Евразии. Факт рождения и существования Монгольской империи сомнения не вызывает. Сомнение вызывают лишь исследования, которые не учитывают существование различных средневековых концепций происхождения власти. Таких концепций и созданных на их основе исторических сочинений несколько и они естественным образом не совпадают. Мы не знаем того, что было "на самом деле", но мы знаем как интерпретировались современниками те или иные события (или думаем, что знаем). Так называемая "реальная история", которая видится некой хронологической картотекой, — один из мифов современного научного сознания, нашедший свое законченное воплощение в школьных учебниках. Другой крайностью является попытка создать "новую хронологию". Картотека событий, имен и дат — удобный исследовательский инструментарий и не более. Видимо, стоит напомнить, что каталогизации поддаются лишь мертвые останки, а не бурные потоки жизни и ветры перемен. Трудно представить себе картотеку, куда внесены мировые слухи и тревожные ожидания, связанные с первыми известиями о монголах. По какой шкале можно измерить степень ужаса, охватившего европейскую элиту перед лицом азиатского вызова? Исторические летописи всегда писались личностями и были ориентированы на личности. Созданный при дворе Газан-хана под патронажем Рашид ад-Дина "Сборник летописей", или универсальная хроника Монгольской империи, задает иную перспективу восприятия мировых событий, нежели фрагментарная история монголов, изложенная в энциклопедии Винцента из Бове. Тема происхождения власти монгольского императора в восприятии Марко Поло, вполне разделявшего установки китайских царедворцев, существенно расходится с изложением этой темы в записках его современника, странствующего францисканца Одорико де Порденоне, который прошел пешком Китай и Тибет. Армянские средневековые источники демонстрируют поразительную эволюцию в восприятии азиатских кочевников, начиная событийный ряд с апокалиптических картин и заканчивая восхвалением новых владык мира, разрушивших в 1258 г. политическую и культурную столицу мусульманского мира Багдад. В нашем распоряжении имеется несколько категорий текстов, описывающих феномен Монгольской империи. В этих текстах при желании можно вычленить некоторые взаимосвязи социального или военно-политического характера между лидерами, кланами или государствами. Помимо прочего в них также декларируются политические утопии. Современный историк, стремящийся исследовать механизмы функционирования Монгольской империи, имеет дело только с текстами. Другие категории источников (предметы имперского обихода, воинские знаки, миниатюры) несомненно, важны, но вторичны по отношению к текстам. Упрощая ситуацию, можно утверждать: сколько существует письменных источников (и их интерпретаций), столько же таится возможностей для реализации тех или иных представлений о том, как создавалась, развивалась и пришла к упадку Монгольская империя. На практике это означает выработку взаимоисключающих концепций. Картина азиатского мира, воссозданная на базе латинских (западных) источников, будет иметь мало общего с картиной, выстроенной на основе монгольских и китайских источников. И дело не только в культурной или религиозной дистанции, отделяющей средневекового автора от описываемых им событий, причина различий лежит глубже и определяется иной ментальностью. Что же касается исследовательских оценок, которые, как правило, носят эмоциональный характер, то они колеблются от отрицания какой-либо положительной роли монгольских завоеваний до признания мироустроительной роли Чингисхана. А любая "объективная позиция", опирающаяся на анализ тех или иных текстов, непроизвольно разделяет декларируемую ими концепцию происхождения власти. В этой неопределенности, связанной с существованием источников, не сводимых к общему знаменателю, ибо эти источники порождены разными культурами, и заключена тайна истории. Монгольская элита манифестировала собственный имперский миф, отраженный в текстах официальных документов, и это может окончательно запутать ситуацию. Воображаемая реальность вытеснила из источников, видимо, мало чем примечательную повседневность. Из документов прошлого мы можем узнать лишь "идеальные сценарии" событий. Не случайно с середины XIII в. монгольские курултаи отличаются особой представительностью: несколько тысяч правителей городов, провинций и государств обязаны были явиться в центр империи и принять участие в пышном празднестве. Смена цвета одежд двора и гвардии наглядно демонстрировала космический цикл обновления и обретение статуса мирового правителя сыном Неба. Благодаря праздничным церемониям реальность обретала черты имперского мифа. Даже францисканцы, члены первой западной миссии к великому хану (1246), приветствуя сына Неба, были вынуждены облачиться в шитые золотом монгольские халаты, признав тем самым в глазах двора приоритет хана над папой римским. Возникает вопрос, существует ли критерий, позволяющий выделить в средневековых источниках фонд "реальных" сведений и фонд политических мифов. Например, стоит ли полагать, что идеология монгольской экспансии имела мифологизированный характер и ее разрабатывали интеллектуалы или эта идеология складывалась стихийно? Как правило, исследователи средневековых текстов, в которых описываются проявления тех или иных имперских механизмов, испытывают определенные трудности при различении "реальных" и "мифологических" сведений. Эти трудности настолько велики, что часто возникает естественное желание игнорировать их или обойти. Например, разброс известий о смерти Чингисхана в западных и восточных источниках не поддается различению по обозначенному критерию: "реальность" или "миф". Чего в таком случае следует ожидать от оценки столь масштабных явлений, как монгольская экспансия? Мы имеем дело с мифологизированной реальностью, причем мифологизированной уже в момент свершения тех или иных событий. В круговорот были вовлечены сразу несколько цивилизаций, что с неизбежностью означало столкновение западных и восточных политических мифов. Монгольская формула "Чингис-хан — сын Неба" однозначно переводилась на латынь как "Чингис-хан — сын Бога", что гарантировало бурное неприятие этой формулы дипломатами христианского Запада. И обратная ситуация — претензии папского престола на всемирное признание наталкивались на саркастическую реакцию представителей монгольской элиты. Источники, отражающие историю рождения Монгольской империи, условно можно разделить на две группы (по критерию "внутренние"/"внешние"). В первую входят тексты, созданные внутри империи. Как правило, в этих текстах описываются не столько "исторические события", сколько заданные сценарии событий. Ключевым пунктом для понимания содержательной стороны названных текстов является их идеологический или программный характер. Иными словами, эти сочинения отражают доминирующие интересы элитарных групп либо же борьбу и соперничество между правящими группами. Можно предположить, что в противовес сочинениям, реализующим имперский миф, создавались сочинения антиимперского характера. До сих пор такие сочинения не были обнаружены, потому что отсутствует общая типология текстов, описывающих феномен Монгольского государства. Одна из целей настоящего проекта, связанная с открытием интеллектуального антиимперского текста, — показать реальное существование такого рода сочинений. Этой теме будет посвящено специальное исследование. Вторая группа текстов по нашей классификации включает описания, созданные авторами из "наблюдающих культур". Эти тексты носят оценочный характер, что также ставит под сомнение их объективность. Для ответа на вопрос о различении мнимых и действительных сообщений следует выделить ряд основных системных единиц и сравнить их характеристики во "внутренних" и "внешних" источниках. В результате мы получим "нейтральный" фонд сведений и оценочную шкалу этих сведений, зависящую в первую очередь от позиции или статуса того или иного средневекового автора. Кажется очевидным, что образ Монгольской империи, воссозданный на основе латинских или древнерусских источников, будет существенно отличаться от концепции Монгольского всемирного государства, реализованной в официальных сочинениях персидских историков XIII — начала XIV вв. Другой источник, а именно, имперские легенды, основанные на традиционных фольклорных сюжетах, рисуют особую картину империи. И, наконец, в нашем распоряжении имеется литературный текст, изображающий вымышленную панораму монгольского универсума (так называемый "Роман о Чингис-хане"). Известно, что "объективных" исторических сочинений не существует. Однако обычно этот факт в исследованиях игнорируется. Скажем, по сей день оценка катастрофических последствий монгольского вторжения в Восточную и Западную Европу опирается на апокалиптическое видение ситуации средневековыми интеллектуалами середины XIII в. Подобного рода оценки сомнительны сами по себе и к тому же не имеют надежной точки опоры. Исследователи непризвольно работают в русле той или иной средневековой концепции власти, не оговаривая свою позицию относительно используемых источников, что открывает простор для манипуляций. Разница между манипулированием и моделированием заключается в первую очередь в пренебрежении важными блоками социальных связей, что на практике проявляется в некорректном цитировании источников либо же в умолчании контекста. Например, опираясь на латинские известия, можно подобрать ряд живописных свидетельств каннибализма и безумной жестокости монголов, игнорировав мифологический контекст этих описаний, построенных на отрицании чужой и враждебной культуры, или, наоборот, приписать все победы монголов их немыслимому численному превосходству над противниками. Можно говорить об удивительной терпимости монголов в сфере вероисповедания, а можно возродить религиозный миф на факте убийства в орде князя Михаила Черниговского. Однако это частности. Настоящие проблемы возникают, когда игнорируется возможность существования различных картин Монгольской империи и участия интеллектуалов в разработке тех или иных идеологических конструкций. Отчеты папской миссии 1245 г. со всей очевидностью свидетельствуют, что западные дипломаты при желании могли получить исчерпывающие объяснения даже самых загадочных проявлений имперского культа Чингис-хана. Вернемся к началу наших размышлений. Существование "внешних" и "внутренних" описаний позволяет констатировать наличие плавающей системы коордионат, облегчающей переход от одной картины к другой. Мы можем мысленно вслед за средневековыми наблюдателями перемещаться от центра империи к периферии, пересекать границу и приближаться к другому центру. Донесения францисканской миссии 1245 г., проделавшей путь от апостольского престола в столицу великого хана и обратно, документируют реальность подвижной системы коордионат. Именно поэтому содержание отчетов миссии не стыкуется с предшествующей западной традицией. Опыт францисканцев уникален в том смысле, что они осознали важность вхождения в чужой мир. Статичному и апокалиптическому видению Азии они противопоставили динамичную и истинную картину, основанную на наблюдениях. То же самое можно сказать о книгах Вильгельма де Рубрука и Марко Поло. Дело не в массе любопытных подробностей, запечатленных этими авторами, а в привнесении ими личностного масштаба в восприятие другой культуры. Я не призываю, скажем, отказаться от рассмотрения пронизанных эсхатологическим ужасом материалов хроники Матфея Парижского, наоборот, активно их использую, но, видимо, стоит напомнить, что это лишь один из вариантов описания монгольского мира в зеркале христианской культуры. Важно подчеркнуть, что различные культурные модели сосуществовали одновременно. Их конфликтное столкновение и потенциальная взаимная угроза рождали то высокое напряжение, которое определяло поступки и мысли лю-дей, влиявших на жизнь социума, как восточного, так и западного. Речь идет о "зеркалах", в которых отразились некие реальности Монгольской империи. Мы можем реконструировать систему коордионат каждого "зеркала", но не может быть и речи о создании некой единой картины. Тексты, созданные в разных культурах, невозможно свести к общему знаменателю. Обозначим эти культурные модели: Таким образом, предметом нашего исследования являются тексты XIII–XIV вв., созданные представителями разных культур и описывающие те или иные структурные единицы и символы Монгольской империи. В исследовании используются четыре категории текстов, а также космографические сочинения. 1. Тексты официального характера: Объектом исследования нашей трилогии является культурно-политический феномен Монгольской империи, зафиксированный в разных культурных моделях. Для целей настоящей книги безразлично, имело ли место в реальности то или иное событие, важно другое — как оно описывается в источниках. Задача исследования определяется необходимостью проследить перемены в восприятии Западом Монгольской империи с момента военного вторжения монголов в Европу до возвращения первых западных миссий из Азии. Более конкретно, речь пойдет о смене апокалиптической картины монгольского нашествия на более-менее рациональную картину, связанную не в последнюю очередь с осознанием новых сведений, принесенных францисканской миссией 1245 г. В заключение укажем основные структурные единицы империи, подлежащие в дальнейшем описанию и анализу: I. Символы и формулы власти: В полном соответствии с поставленной задачей в первой книге из трилогии рассматривается текст донесения брата Бенедикта Поляка, сохранившийся в изложении брата Ц. де Бридиа. Комментарием к переводу служит выборочный историко-литературный анализ 55 сюжетов. В центре нашего внимания — наблюдательный западный дипломат и переводчик брат Бенедикт, создающий из слухов и чужих свидетельств картину империи, во многом созвучную имперскому мифу. Может возникнуть впечатление, что брат Бенедикт попал в ловушку, доверившись информации осведомленных в делах империи людей. На самом деле это не так. Брат Бенедикт вполне осознает то обстоятельство, что сведения приходят из разных источников, и часто называет их, что косвенным образом снимает с него ответственность за их достоверность. К тому же следует учесть, что реальность, с которой столкнулись францисканцы, побывав в орде Бату-хана, среднеазиатских городах и в кочевой ставке великого хана, отличалась ошеломительной новизной (чего стоит только встреча с корейским послом) и располагала к восприятию устных сведений самого невероятного толка. Итак, мы ведем наблюдение за наблюдающим, передавшим свое сочинение в чужие руки. Дело в том, что текст донесения брата Бенедикта был скопирован и отредактирован его современником, братом Ц. де Бридиа, и сохранился до наших дней только в этом варианте. Тем интереснее ситуация, поскольку отчет опытного дипломата обработан переписчиком, имевшим об Азии самые непритязательные представления. Во второй книге, под названием "Повседневная жизнь в Монгольской империи", анализируются историко-этнографические сюжеты донесения брата Бенедикта. Хотя францисканцев меньше всего интересовала повседневная жизнь азиатских кочевников, в силу обстоятельств, путешествуя по дорогам империи, они участвовали в разных церемониях и зафиксировали серию поведенческих конфликтов, позволяющих обрисовать существенные черты монгольского социума. Вот одна из любопытных ситуаций, видимо до конца непонятая францисканцами: по пути к великому хану в юртах знатных монголов их просили располагаться на левой стороне жилища, на обратном же пути, после аудиенции у великого хана, им полагалось находиться на правой стороне. Не-сомненно, это связано с обретением нового статуса, поскольку дипломаты рассматривались уже как подданные хана. Францисканцы оказались особо чувствительны к религиозно-магической стороне жизни кочевников; особенно их тревожило то, что они считали идолопоклонством; участвовали они и в религиозных спорах. Ясно, что подобного рода сюжеты требуют специального рассмотрения. И, наконец, третья книга — "Империя и космос" — посвящена расшифровке сведений фантастического характера о войне трех армий Чингисхана с монстрами и столкновении с загадочными природными явлениями. В донесении брата Бенедикта эти сведения содержатся с § 11 по § 22, а в книге Иоанна де Плано Карпини они включены в пятую главу. Поскольку в первом случае материалы легендарного характера сохранились в компактном виде, то это позволяет с достаточной степенью уверенности реконструировать сочинение, включенное в донесения миссии. Сочинение принадлежит перу неизвестного восточного автора, и его содержание может быть раскрыто на фоне персидских космографических представлений, что и обусловило необходимость самостоятельного исследования. |
