Д.Г. Хрусталев
Разыскания о Ефреме Переяславском

ПРЕДИСЛОВИЕ

Порою создается впечатление, что биография политика XI в. лишена столь характерных для современности противоречий, и ее рассмотрение не составляет труда. Однако, ситуация с Ефремом Переяславским изначально оказывается не лишенной сложностей, а для историографии XX в. – совсем запутанной. Он был одним из первых монахов Киево-Печерского монастыря; затем, в результате конфликта с киевским князем Изяславом Ярославичем, вынужден был бежать в Византию; после этого вернулся на Русь титулованным архиереем (митрополитом) и стал в начале 1090-х гг проводить церковную политику, которую иногда называют «прозападной», — интрига содержится уже в скупом перечислении этих фактов.

Вероятно, возникновение при рассмотрении событий конца XI в. мотива унии с Римом привело к тому, что сама тема «Ефрем Переяславский» длительное время входила в ранг «неприкасаемых». В начале XIX в. вопрос об участии митрополита Ефрема в учреждении на Руси западного церковного праздника Перенесения мощей Николая Чудотворца (9 мая) бурно обсуждался в кругу Н.М. Карамзина и гр. Н.П. Румянцева. Из мемуаров К.Ф. Калайдовича можно заключить, что они для уяснения своих позиций специально обрабатывали летописные и другие источники . Однако, позднее в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзин посвятил Ефрему Переяславскому лишь скупую заметку: «Третий Митрополит Всеволдова княжения был Ефрем, Грек, по известию новейших Летописцев; другие же называют его Монахом Печерским. <…> Нестор сказывает только, что Ефрем, скопец подобно Иоанну, жил в Переяславле, где находилась тогда Митрополия, и что он, создав многие храмы каменные, первый начал в России строить при церквах крестильницы. <…> Сей Митрополит, как пишут, уставил торжествовать 9 Маия перенесение мощей Св. Николая из Ликии в Италиянский город Бар: праздник Западной Церкви, отвергаемый Греками, и доказательство, что мы имели тогда дружелюбное сношение с Римом» .

Еще в начале XVII в. униатские польские и украинские историки подняли имя митрополита Ефрема в качестве знамени единения католической и православной церквей. Его деятельность рассматривалась как намеренное подчинение киевской митрополии Риму. Православные полемисты вынуждены были решительно обороняться: отрицать существование фактов и запутывать источники. К середине XIX в. в России сложилась система замалчивания и приуменьшения значения деятельности Ефрема Переяславского. Если уже Н.М. Кармзин вынужден был ограничиться прохладным комментарием, то позднейшие историки, зажатые идеологией «государственного православия», вообще были лишены исследовательской свободы. После 1917 г. ситуация не стала лучше. Патриарший контроль сменило официальное неприязненное отношение к разысканиям по церковной истории. Личность Ефрема Переяславского так и осталась «вынесенной за скобки».

С годами неопределенность в этом вопросе только увеличивалась. Она привела к тому, что под сомнение были поставлены практически все известия, относящиеся к деятельности митрополита Ефрема. Его участие в некоторых комплексах литературных сочинений (Сочинения о Св. Николае Чудотворце, Студийский монастырский устав) либо категорически отвергалось, либо безапелляционно утверждалось; обнаруженная в конце XIX в. печать «протопроедра и митрополита Росии Ефрема», претерпев сложную исследовательскую судьбу, так и не была окончательно признана, принадлежавшей Ефрему Переяславскому; разыскивались и разыскиваются массы причин, по которым тот или иной исторический факт нельзя связать с активностью этого архиерея, который порою приобретал два лица и две судьбы. Одни называли его киевским митрополитом в период около 1091-96 гг. , другие — лишь епископом переяславским , третьи — епископом переяславским, ставшим затем киевским митрополитом ,  четвертые – титулярным переяславским митрополитом , а пятые выделяли еще Ефрема епископа Ростовского или Суздальского . Случалось и так, что «Переяславский» считали  не обозначением управляемой епархии, а прозвищем или фамилией .

При этом тень Ефрема Переяславского неизбежно проскальзывала практически в каждом исследовании по Русской истории второй половины XI в. Для страны это время было переломным во многих отношениях: зарождалась отечественная литература, формировались национальные особенности архитектуры, возникло русское летописание (то есть, можно сказать, русская история как наука), проявились региональные черты изобразительного искусства, мелкой пластики, активизировались экономические процессы, градостроительство, важные изменения претерпела организация государства и церкви. Одно из центральных мест в большинстве из перечисленных процессов занимает фигура митрополита Ефрема. Его участие отмечается не только в трансляции, но в создании новых стилистических и художественных веяний; он предстает не только как один из персонажей в политических событиях той эпохи, но порою как их организатор и идеолог. Особенно это заметно при рассмотрении той роли, которую играл Ефрем Переяславский в перевороте, который произошел в государственном и церковном устройстве страны в 1090-е гг.

Русь тогда пережила целый ряд внутре-и внешнеполитических потрясений: от масштабной внешней агрессии и моментов церковно-политического вакуума до радикального передела сфер влияния и земельных держаний. В XI в. по Руси прокатилось сразу три волны княжеских междоусобиц. Первая разгорелась после смерти Владимира Святого (ум. 1015 г.) между его наследниками, вторая – в среде Ярославичей в 1070-е гг., а третью разожгли уже внуки Ярослава Мудрого в 1090-е гг. И именно в результате последней сложился знаменитый принцип феодальной раздробленности «кождо да держить отчину свою», высказанный на княжеском съезде в Любече в 1097 г. Можно сказать, что события конца XI в. заложили основу той системы государственного устройства, которая просуществовала вплоть до ее объединения под эгидой Москвы. К событиям этих лет позднее апеллировали в политической борьбе и интригах, их использовали для подкрепления своих прав и объяснения мотивов. Создается впечатление, что известия источников о 1090-х гг. уже в начале XII в. пытались радикально переделать, отредактировать и «затемнить» в угоду актуальной политики. Именно в этом видят один из поводов создания (и неоднократного редактирования) древнейшего русского летописного свода – Повести Временных Лет, что еще раз подчеркивает то значение, которое уже современники придавали произошедшему. Лишь всесторонняя характеристика этого периода позволяет правильно расставить акценты в позднейшей истории.

Корни конфликтов конца XI в. уводят нас на пол столетия раньше. Ярослав Владимирович Мудрый (ум. 1054 г.) оставил детям одну из богатейших и сильнейших стран Европы, могучую «империю Рюриковичей». Непосредственно к ее границам примыкали раздираемая внутренней войной Польша, ослабленная Венгрия, разоренная Болгария и пустая Степь. В последние годы жизни Ярослав не видел себе равных противников в ближайшем окружении. Его интересовал более крупный, общеевропейский масштаб. В этом направлении оцениваются брак его дочери с королем далекой Франции, переговоры с Германией, военный поход в 1043 г. на Константинополь и др. Даже в церковной политике Ярослав мог диктовать свою волю. Именно в период его правления русскую митрополичью кафедру замещает первый русский (Илларион), а в храмовом зодчестве складываются национальные черты и особенности.

Следуя сложившейся традиции, перед смертью Ярослав разделил землю между своими сыновьями (1054 г.): старший Изяслав получил стольный Киев с Новгородом и Туровом, Святослав – Чернигов и Муром, а Всеволод – Переяславль с Ростово-Суздальской землей. Позднее братья поделили и Смоленск (1060 г.). Несмотря на то, что отец завещал братьям чтить Изяслава «в мое место», идиллия продолжалась не долго. Уже в 1055 г. киевский князь принял митрополита «из грек», отказавшись, таким образом, от нарочито самостоятельной политики родителя, и в том же году страна лишилась мирного порубежья: к южным границам земель подошли торки и половцы. Можно сказать, что вплоть до конца 1060-х гг. Руси удавалось сдерживать натиск Степи, но затем ситуация обострилась и осложнившись внутренней усобицей. 1068 год считаю датой распада «триумвирата» Ярославичей.

Поражение от половцев в 1068 г. привело к восстанию киевлян и изгнанию князя Изяслава, при этом стол был узурпирован Всеславом Полоцким, выпущенным бунтовщиками из поруба. Младшие братья, Святослав и Всеволод отсиделись при этом в своих вотчинах и отказались помогать старшему, который вернул себе княжение только с помощью польских войск. Изяслав вернулся, и мир, казалось, был восстановлен. Но так продолжалось недолго. Уже в 1073 г. Святослав подговорил Всеволода выгнать старшего брата с великого княжения, что и было сделано. С марта 1073 г. обладателем Киевского стола стал Святослав, а Всеволод приобрел новые земельные держания. Борьба, однако, при этом не затихла, она лишь приобрела другую плоскость. Изяслав бежал в Польшу и затем в Германию, откуда обратился за помощью непосредственно к папе Римскому Григорию VII, которого призвал посодействовать в возвращении «отнего стола». Дипломатам Святослава с трудом (подарками и подношениями) удавалось сдерживать эту угрозу вплоть до конца 1076 г., когда Святослав умер в результате неудачной операции на горле. Киевским князем стал Всеволод, но лишь на пол года, после чего уступил стол Изяславу, поддержанному польскими войсками. Новое замирение длилось еще меньше прежнего: осенью 1078 г. Изяслав погиб в битве со своими племянниками, восставшими против диктата старших Ярославичей. Киевское княжение уже безальтернативно получил Всеволод, правивший единым государством вплоть до своей смерти в 1093 г. Казалось бы, вновь наступили славные времена последних лет жизни Ярослава Мудрого, оборвавшиеся утверждением в Киеве в 1093 г. Святополка Изяславича, внутренними конфликтами и внешней угрозой.

Проблематичным остается определение момента, когда стороны в процессе борьбы 1068-1078 гг. вышли на противостояние в церковной сфере. В начале 1070-х гг. источники фиксируют примечательную и никогда более не повторявшуюся ситуацию, когда в Русском государстве кроме Киева было известно еще две митрополичьих кафедры: в Чернигове и Переяславле, столицах Святослава и Всеволода Ярославичей. Причем оба города ранее числились в ранге епископий, т.е. подчинялись киевскому митрополиту, а не непосредственно патриарху. Если бы подобное положение сложилось в один из последующих веков, его бы назвали расколом. Так, уже в середине XII в., когда Андрей Боголюбский высказал желание создать независимую митрополию во Владимире Залесском, он был резко одернут Константинопольским патриархом. В XI в. все было иначе.  

Ретроспективный взгляд заставляет нас рассуждать в рамках сложившегося стереотипа, согласно которому Русь после принятия христианства оказалась в плотной если не политической, то культурной и церковной зависимости от могущественной Восточной Римской империи. При этом в большинстве исторических исследований каждый субъект проблемы рассматривается отдельно: ситуация на Руси оказывается изолированной от Византии и наоборот. Маршрут греческой образованности и культуры на Русь демонстрируется сугубо теоретически, лишенным фактических подробностей: «ездили купцы и священнослужители». Реальные поводы их перемещений остаются невыясненными.

Византийское влияние усматривается и в членении Русской митрополии на три. Ведь именно в это время у греков наблюдается тенденция к дроблению крупных церковных областей (епархий). Но эта тенденция вовсе не обрывается в XI в., наоборот: уже через столетие в Византии практически каждое мало-мальски крупное село имело митрополию. То есть, объяснив появление нескольких русских митрополитов сугубо иноземными веяниями, мы остаемся перед нерешенным вопросом – куда же делись эти митрополии потом? На Руси к концу XI в. они исчезают. Если же проблему решать только на русском материале, то возникают и другие казусы. Например, источники фиксируют единовременное существование только двух митрополий: в Киеве и Чернигове, или Киеве и Переяславле. Следовательно, в разное время только два Ярославича имели собственных митрополитов. А в 1080-е гг. остался в живых только Всеволод, которому две независимые епархии на Руси были не нужны. Как же разрешить эту необычную ситуацию? И единственным направлением работы здесь оказывается расследование жизни и деятельности последнего независимого от Киева переяславского митрополита Ефрема.

Впервые в русских летописях он упоминается под 1089 г., в качестве инициатора масштабного строительства в столице своей епархии. Но уже в 1091 г. источники демонстрируют его в качестве наиболее авторитетного иерарха Русской Церкви. Тогда же в период с 1091 по 1096 гг. киевская митрополичья кафедра оказывается вакантной. Какова роль Ефрема Переяславского в эти годы? Исследователи предлагали несколько вариантов: Ефрем стал киевским митрополитом, он перенес русскую митрополию в Переяславль, он объединил русские епархии и подчинил их Риму, он вообще не играл какой-либо самостоятельной роли, и т.д. Которое из решений имеет больше прав на существование? Ведь на кону стоял вопрос не только о церковной зависимости (Константинополь-Рим), но и о дальнейшем культурном развитии. Известно, что именно для этого времени фиксируется наибольшая плотность контактов Киева с Западной Церковью. Так дочь Всеволода Ярославича в эти годы становится женой императора Священной Римской империи германского короля Генриха IV. Тогда же Русская Церковь начинает отмечать западный праздник Перенесения мощей Николая Чудотворца из Мир Ликийских в Бари (9 мая), учрежденный римским папой Урбаном II в 1089 г. Этот праздник никогда не признавали греки, которые само перенесение мощей великого святителя из византийской провинции Ликия в итальянский город считали похищением. То есть, Русь вела антигреческую политику? Для рубежа 108090х гг. существуют свидетельства о постоянном обмене посольствами между Киевом и Римом. Что это было за время, почему Константинополь терпел независимое общение одной из своих митрополий с другим католическим патриархатом? Или, может быть, не терпел, но был поставлен перед фактом? Какую роль играл Киев в противостоянии христианских центров? Куда повернула бы русская история, если бы папский приоритет возобладал? Решение большинства этих вопросов оказывается напрямую связанными с анализом деятельности Ефрема Переяславского.

Даже в современных исследованиях часто можно отметить преуменьшение роли личности в Средние века. В работах по русской истории XI в. это особенно видно. В них характеристике деятельности отдельных персонажей отводится лишь скудный комментарий, который служит подтверждением тех или иных социально-экономических обобщений, а то и просто хронологической канвой. Однако, расследование жизненной активности конкретных людей, тем более занимавших высокие посты в гражданской или духовной иерархии,  зачастую позволяет не только оживить сухую картину прошлых веков, но иначе ее оценить, выделить новые смысловые конъюнктуры и узловые моменты истории. Порою удается обнаружить целый пласт событий, оказавших решительное, до сих пор не оцененное, воздействие на ход социально-политического и культурного развития региона. Такова история деятельности выдающегося представителя Русской Церкви второй половины XI в. митрополита Ефрема Переяславского. Без анализа его длинной и удивительно долго освещаемой источниками жизни не представляется возможным правильно расставить акценты в общественно-политической и культурной ситуации, сложившейся в Европе на рубеже XI-XII в.

Русская историческая наука в период своего формирования в XVIII-XIX вв. неизменно стремилась к масштабным обобщениям, созданию цельной картины магистрального развития страны. При этом отдельные специфические сюжеты либо отходили на второй план, служили иллюстрацией общего правила, либо отстранялись как несущественные. Как показывает опыт, единая историческая картина от этого становилась весьма уязвимой, излишне теоретической, зависимой от «веяний сегодняшнего дня»: добавление к картине двух-трех неучтенных сюжетов заставляло ставить вопрос о ее полном пересмотре. Глобальный подход сейчас можно признать устаревшим. Отдельное событие, выпавшее из общей схемы, выступает не только самоценным, но порою важным или важнейшим для понимания всего процесса исторического развития. Смещаются подходы и в анализе происходившего. Так при рассмотрении русской средневековой культуры неизменно постулируется ее «православный» характер. То есть греческое «православие» изначально противопоставляется латинскому «католицизму». И это можно признать верным для общеисторического масштаба. Однако, в момент принятия христианства на Руси (конец X в.) противостояние между христианскими центрами, Римом и Константинополем еще нельзя назвать оформившимся. «Схизма 1054 г.» тоже была только одним из этапов раскола, который со всей очевидностью наступил после взятия крестоносцами Константинополя в 1204 г. Несмотря на сложные отношения властителей, европейцы в XI-XII вв. считали себя жителями единого христианского мира.

Источники демонстрируют нам представления средневекового человека о пространстве, как трехчастной структуре: локальное пространство области (страны, города, села) и пространство общехристианское, сообщество единоверцев, признаются проекцией более широкого надгеографического пространства библейской истории. Это триединство не содержало внутреннего разделения типа «Восток-Запад», которое возникло значительно позже; в XI-XII вв. своей антитезой оно признавало только мир язычников, еретиков, мусульман. Причем именно это противостояние Христианского Мира «Миру Другому» особенно обострилось в XI в.: Русь ощущала давление Степи, Испания и Франция были поглощены реконкистой на Пиренейском полуострове, а Византия постоянно отступала под натиском турок-сельджуков. В отношении внешней агрессии Европа не выглядела разделенной. Однако, именно в XI в. она стала полем непрекращающихся внутренних конфликтов, важнейшим из которых был церковный раскол («схизма 1054 г.»), решающий этап размежевание христиан на «католиков» (латинян) и «православных» (ортодоксов).

Устранив традиционную изолированность рассмотрения событий в отдельных регионах, мы оказываемся перед величественной и загадочной картиной переломной эпохи в истории Европы. Причем этот масштаб не только указывает новые исследовательские горизонты и ставит неожиданные вопросы, он позволяет разрешить многие застарелые проблемы локальной истории. Особенно это заметно на материале Древней Руси, которая порою обследовалась не только вне общеевропейских рамок, но независимо даже по отношению к Византии, с которой чуть ли не составляла единое Содружество. При этом роль Руси в греко-римских церковных ссорах и замирениях демонстрировалась в виде «пустого множества», что противоречит известным и вполне характерным историческим фактам.

Перед князем Владимиром Святым не стояло вопроса: принять христианство от Рима или от Константинополя. Выбор был неизбежен. В конце X в. институт римских пап переживал кризис, лишивший его авторитета и сколько-либо значительного влияния. Мощное движение за возрождение папства, поднятое бургундским монастырем Клюни, лишь к середине XI в. набрало свою силу: началась борьба за власть в Западной Церкви между «великими клюнийскими папами» и германскими императорами. Для второй половины XI в. основными участниками здесь выступали германский король Генрих IV и римские понтифики Григорий VII и Урбан II. Чаша весов не раз склонялась и в ту и в другую сторону. В середине 1070-х поражение потерпел Генрих IV, отправившийся на покаяние к папе Григорию VII: знаменитое «стояние в Каноссе», когда германский король несколько дней простоял на коленях перед воротами замка Каносса, в котором остановился папа. Понтифик простил Генриха, но того поражение не устроило, и он возобновил борьбу. На этот раз в церковной сфере: Генрих противопоставил Григорию своего «немецкого папу» (антипапу) Климента, которого избрали верные германскому королю епископы. Конфликт затягивался, Рим терпел неудачу за неудачей. Григорий VII умер в изгнании в 1084 г., а сменивший его Виктор оказался неспособным противодействовать натиску империи. В этих условиях решительного превосходства германского короля (уже императора), папой избирают выдающегося преобразователя Западной Церкви и талантливого политика Урбана II, того самого, который в 1096 г. на Клермонском соборе призовет всех христиан в поход для освобождения Гроба Господня. Именно при Урбане папство вернуло себе былой авторитет и значение в Христианском мире. В своей борьбе этот понтифик использовал самых разных союзников: норманны Юга Италии, французские графы, английский король. Особенно его занимала тема унии с Константинополем. Раскол (схизма), возникший между Западной и Восточной Церквями в 1054 г., казался Урбану досадным недоразумением, преодоление которого могло стать тем флагом, под которым его власть в Европе окончательно утвердиться. Папа немало преуспел в улучшении отношений с Византией. Известно, что поводом Крестовых походов была помощь грекам, изнемогавшим от иноземных вторжений. Во всех уголках Европы демонстрировали копию письма константинопольского василевса с призывом папе Урбану помочь Восточным единоверцам. До сих пор остается спорным вопрос: наступило ли в период перед началом Крестовых походов действительное замирение церквей? Какую роль в этом процессе Урбан выделял Руси? Откуда западные праздники в Русской Церкви? Почему в Киеве не отвергали с порога предложения Рима? В чем был их взаимный интерес? И в этом мы опять подходим к фигуре Ефрема Переяславского. Один и тот же человек оказывается вплетенным в самые разнохарактерные процессы исторического развития Европы: «католическое влияние» на Руси, подготовка Первого Крестового похода, утверждение в Русской Церкви культа Николая Чудотворца, греко-римская уния, политические конфликты между Киевом и Константинополем. В центре этого международного клубка событий стоит проблема характеристики деятельности переяславского (или киевского) митрополита Ефрема, выступающая некоей «черной дырой», провалом в наших знаниях по русской истории, «поворотом страны в сторону православия».

Важно заметить, что характеристикой русско-римских церковных отношений ценность биографии Ефрема Переяславского не ограничивается. Этот человек выступает одной из центральных фигур во многих других исторических событиях и процессах. Его по праву именуют выдающимся деятелем русской культуры второй половины XI в.

Так Ефремом была создана необычная для русского зодчества переяславская архитектурная школа. Отступая от киевских традиций, она сформировала свой канон, свою новую линию художественного развития, повлиявшую на позднейшее строительство во многих региональных центрах, как то Новгород, да и сам Киев. В формировании этой школы митрополит Ефрем принимал непосредственное участие, и выяснение путей ее прихода на Русь также связано с ним лично.

Сюда же следует присоединить важнейшую проблему христианизации Ростово-Суздальской земли, «колыбели» Великорусского государства. Позднейшие московские летописцы много сделали для того, чтобы представить процесс крещения этих земель более ранним (древним) и более простым (гладким). Однако, известно, что первые легендарные ростовские (Ростов был главным городом земли) епископы (X в.), были изгнаны возмущенными язычниками. Только через пол столетия им на смену явились Св. епископы Леонтий и Исаия, из которых, видимо, только последний умер своей смертью. После этого вплоть до середины XII в. Ростов лишился собственного епископа, а епархия была присоединена к Переяславлю. Поездки церковников в далекие окраинные земли были редки, однако Ефрем в этом отношении был весьма мобилен. Именно он в конце XI в. внес решающий вклад в формирование христианской культуры этого края. Совместными усилиями его и Владимира Мономах был создан первый в северо-восточных землях каменный собор в Суздале. Ефрема же называют древние сказания среди первокрестителей края. Поздняя легенда утверждает, что он был местным епископом, а не переяславским иерархом, — пример того, что его роль в христианизации региона очень высока.

Существуют указания на участие Ефрема в церковном обустройстве Смоленска (входившего в переяславкую епархию) и Новгорода, его влияние на молодого князя Мстислава Владимировича (киевский князь 1125-1132 гг.) и самого Владимира Мономаха. Вообще, сотрудничество Ефрема с Мономахом может быть темой отдельной работы. Некоторые называют рубеж XI-XII в. периодом «переяславского дуумвирата». В это время в одном месте, одной области, одной политической линии объединяются два выдающихся для Русской истории человека. Вопросы их взаимоотношений остаются до конца не выясненными. Так источники порою демонстрируют Ефрема в качестве представителя гражданской власти, а Владимира занимающегося церковной организацией земли. Мономаху в современной литературе уделяют достаточно много места, но полноценной его биографии до сих пор не создано. Одной из причин этого можно назвать недостаточную разработку вопросов о Ефреме Переяславском, выступавшем для князя сподвижником, советчиком, а возможно, и воспитателем.