Питер Сойер
Эпоха викингов

СОДЕРЖАНИЕ

От издательства
I. Введение
II. Письменные источники
III. Археология
IV. Корабли
V. Клады
VI. Набеги
VII. Колонии
VIII. Города и торговля
IX. Причины и следствия: обзор эпохи викингов
Анализ русских кладов монет
Хронологический состав кладов
Примечания
Библиография
Словарь морских терминов
Именной указатель
Географический указатель

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Эпоха викингов, начавшаяся в конце VIII в.,— один из самых противоречивых и таинственных эпизодов в истории Европы. Первые разрозненные набеги скандинавских воинов вскоре перешли в методичное вторжение. Англосаксам, ирландцам и франкам казалось, что захватчики свалились на них, словно снег на голову. Первые годы набегов англосаксонские королевства, франкская империя были практически не в состоянии оказать сопротивление чужестранцам, которые по руслам рек легко проникали в самое сердце христианских земель. Перед лицом викингов власти оказались бессильны: они снова и снова откупались от скандинавов и не могли предложить стратегию, способную покончить с нежданным злом. В начале X в. викингские набеги пошли на убыль, но в конце 980 г. возобновились с новой силой. В 1016 г. королем Англии стал датский викинг, конунг Кнут Великий, которому удалось объединить под своей властью Данию, Англию и Норвегию. Уже сразу о викингах стали ходить самые невероятные слухи. Жителям Западной Европы казалось, что им противостояли несметные орды врагов, которые всегда чудом ускользали от возмездия. Вопрос же о том, что стало причиной походов викингов, истинных размерах их экспансии и причиненном ими ущербе и поныне не дает покоя историкам. Почему скандинавы — датчане, норвежцы, шведы — практически одновременно двинулись на поиски добычи в чужие страны? Что было залогом успеха викингов — их численный перевес, новая тактика, незнакомая народам Западной Европы и мусульманского мира? Что толкало их вперед — жажда крови и разрушений, добыча или нечто иное? В 1967 г. свой ответ на эти вопросы предложил английский исследователь Питер Сойер, автор ряда известных работ по истории скандинавской экспансии, ныне один из классиков зарубежной скандинавистики. Детально исследовав материалы скандинавских и русских кладов, технологию постройки кораблей, источники повседневной жизни викингов, он убедительно доказал, что они не всегда заслуживают той дурной славы, которую снискали в веках,— скорее ими двигали иные мотивы, весьма далекие от обыденной кровожадности.

Карачинский А.Ю.

ВВЕДЕНИЕ

Впервые викинги потревожили Западную Европу в конце VIII века, и, вероятно, самым ранним можно считать нападение 793 г., когда разграблению подвергся островной монастырь Линдисфарн у побережья Нортумбрии. Вскоре новость об этом возмутительном происшествии достигла Алкуина, нортумбрийца, много лет прожившего на континенте, и охватившие его чувства нашли выражение в нескольких письмах, одно из которых гласит: "уже почти 350 лет мы и наши отцы живем в этой прекрасной стране, и никогда прежде в Британии не бывало такого ужаса, какой ныне мы терпим от этого языческого рода, и никто и не помышлял о том, чтобы с моря можно было совершить подобное нападение". Почти одновременно с этим налетом на северо-восточное побережье Англии другая шайка грабителей приняла участие в стычке на юго-западе. В этом бою при Портленде был убит главный королевский чиновник Бидухирд, и, по словам западно-саксонского летописца, "это были первые корабли датских людей, которые подошли к земле англичан". Это не значит, что либо Алкуин, либо летописец были неверно информированы, скорее, они оба независимо друг от друга свидетельствуют о беспрецедентности произошедших нападений. Вскоре последовали и другие. В 794 г. был разорен другой нортумбрийский монастырь, возможно, Ярроу, в 795 г.— Иона, а в 798 г.— остров Мэн. О первом военном набеге на территорию Ирландии, вблизи Дублина, сообщается, что он произошел в 795 г., а к 799 г. грабители уже достигли берегов Аквитании. Так в последнем десятилетии VIII века в Западной Европе началась эпоха викингов.

Эти первые нападения были делом рук норвежцев, а не датчан. Правда, "Англосаксонская хроника" называет убийцами Бидухирда и тех, и других, но употребляет эти два слова в слишком обобщенном смысле. Некоторые версии этой хроники поясняют, что нападавшие прибыли из Хэрталанда, района на западе Норвегии, что очень хорошо согласуется с археологическими и лингвистическими данными, согласно которым викинги,

орудовавшие в западной и северной частях Британских островов, были преимущественно выходцами из Норвегии. Основная полоса датских атак началась только в 834 г. с нападения на Дорестад, которое повторилось спустя год: тогда же датчане (даны) впервые потревожили Англию, и вплоть до конца века оба берега Ла-Манша, как английский, так и каролингский, лишь изредка отдыхали от датских грабежей. К несчастью, английские свидетельства, относящиеся к середине этого века, малоинформативны, но этот пробел удается в какой-то степени восполнить благодаря франкским хроникам, да и "Анналы Сен-Бертена" за период между 836 и 876 гг. сообщают по крайней мере об одном набеге каждые два года.

Разумеется, разграничение датской и норвежской сфер влияния немаловажно для понимания данной темы, но современников мало заботило то, откуда прибыли грабители; в глазах своих жертв они были просто язычниками, идолопоклонниками, пиратами или варварами, и даже тогда, когда их именовали датчанами или норвежцами, эти термины редко использовались в строгом смысле для отделения одних от других. Эта путаница не вызывает удивления. Нападавшие говорили на одном и том же языке, в их арсенале были одни и те же личные имена, все они приплывали по морю и выказывали одинаковое неуважение к Церкви. Да и самих викингов подобные различия мало волновали; скорее всего, область, семья или вождь имели для них куда большее значение, чем то, какая из стран, которые мы сегодня называем Норвегией, Данией или Швецией, была исходной точкой их пути. Дополнительную трудность представляло то, что предводители экспедиций викингов, должно быть, набирали воинов из самых разных и отдаленных мест. Например, в отрядах викингов, штурмовавших Англию в конце X века, были люди из разных частей Скандинавии, включая Швецию, и именно швед по имени Гартхар стал одним из первооткрывателей Исландии. Однако нет оснований сомневаться в том, что первыми викингами, пришедшими грабить Западную Европу, были норвежцы, датчане же начали в полной мере участвовать в этом только во второй четверти IX века, а шведы в основном не развивали на Западе особой активности.

Датчанами были пришельцы или норвежцами, но их целью, по крайней мере отчасти, являлась добыча, которую они нашли в богатых сокровищницах христианского Запада. Будучи язычниками, они не испытывали благоговения перед беззащитными святыми местами и, вполне возможно, удивлялись и радовались глупости своих жертв-христиан, которые, естественно, взирали на нападавших с ужасом. К тому же христианам редко удавалось оказать успешное сопротивление, и зачастую единственной альтернативой осквернению святынь и беспрепятственному разграблению сокровищ был выкуп, способный хотя бы на время убедить грабителей обратить свое внимание на какие-нибудь другие места. Уже в самом начале IX века участники набегов зимовали во временных поселениях на таких островах, как Нуармутье в устье Луары или Шеппэй в эстуарии Темзы, а в 859 г. один из отрядов переждал холода в низовьях Роны на острове Камарг. Благодаря подобным островным базам грабители могли продолжать свои грабежи в течение ряда последовательных военных сезонов, и к концу века постоянные нападения подчинили власти скандинавов значительную часть Англии, впоследствии известную как Денло, или Область датского права. На противоположном берегу Ла-Манша аналогичный процесс в начале X века завершился образованием Нормандии. Эти и другие постоянные поселения стали центрами, откуда скандинавы отправлялись грабить окрестные земли, но вскоре пришельцы оказались ассимилированы местным населением. Например, в Нормандии большинство вновь прибывших восприняло религию и язык "французов" уже к середине X века, и, хотя эта область всегда оставалась в чем-то обособленной, ко второй половине того же столетия она представляла для своих соседей не больше угрозы, чем графство Анжуйское. В Англии поселенцы вскоре также приняли христианство, и теперь очень немногое отличало их от англичан, если не считать языка, который в Англии они хранили дольше, чем в Нормандии. В то время как Нормандия вплоть до XIII века оставалась самостоятельным герцогством, скандинавские области Англии вскоре подпали под власть королей Уэссекса, и с окончательным завоеванием Йоркского королевства Англия впервые обрела единство.

Этому процессу ассимиляции способствовал временный перерыв в атаках из Скандинавии. Могли, конечно, появиться и какие-то новые грабители, но в большинстве известных нам столкновений, а за пятьдесят лет после 930 г. их было сравнительно немного, принимали участие уже осевшие на Западе люди или их потомки, а не пришельцы, только что прибывшие прямо из Скандинавии. Похоже, что до последних двух десятилетий X века, когда затишье неожиданно закончилось, разбойники из Скандинавии не играли особенно заметной роли в Западной Европе. После 980 г. Британские острова и Германия подверглись новым и чрезвычайно энергичным нападениям. Набеги на Англию, возглавляемые такими людьми, как Олаф Трюгвасон, будущий король Норвегии, Свен, король Дании, и его сын Кнут, совершенно деморализовали англичан, которые несколько раз выплачивали огромные суммы, чтобы хоть на короткое время избавиться от своих мучителей, и к 1016 г. эти атаки увенчались тем, что англичане признали Кнута своим королем. Его династия правила Англией до 1042 г., когда в лице Эдуарда Исповедника, сына Этельреда, на троне был восстановлен прежний западно-саксонский королевский род. Свои права на наследство Эдуарда заявили короли Норвегии и Дании, и только после нормандского завоевания угроза нападения скандинавов на Англию была окончательно устранена. После того как в 1066 г. Харальд Суровый, король Норвегии, потерпел поражение от Гарольда Английского при Стэмфордбридже и пал в бою, а в 1070 г. из Англии удалился датский король Свен, период успешного вмешательства скандинавов в дела Западной Европы закончился. В отдаленных и бедных северных районах Британских островов викинги и норвежские короли еще долгое время продолжали активно действовать, но для большей части Западной Европы эпоха викингов завершилась в 1070 г.

Свое название этот период получил от викингов. Происхождение слова "викинг" вызывает множество споров, но поскольку ни к каким определенным выводам они до сих пор не привели, результаты этой дискуссии не представляют для историка особой ценности. Бесспорным и куда более важным, чем происхождение этого слова, является тот факт, что в эпоху викингов слово "викинг" означало пирата, грабителя, приплывающего по морю. Викингами были не все скандинавы того времени, поскольку некоторые являлись торговцами, а другие — поселенцами, желавшими одного только мира, но наибольшее внимание привлекли к себе именно викинги. Это был период викингов, и, какими бы ни были достижения скандинавов в искусстве, кораблестроении или торговле, всех их относят "на счет викингов". Не приходится удивляться тому, что эти жестокие люди наложили свой отпечаток на целую эпоху. Размах и дерзость многих из их операций поражает воображение, а письменные свидетельства современников только подогревают интерес, живописуя, иногда с отвращением, успехи этих лиходеев. Впечатления их жертв находят явное подтверждение в позднейших скандинавских произведениях, которые с гордостью повторяют зачастую изрядно приукрашенные рассказы о подвигах викингов. Как о поселениях, так и о торговле тексты, относящиеся к описываемому периоду, и более поздние скандинавские источники, особых сведений не сообщают, и потому сложно избежать концентрации внимания на тех сторонах этого времени, которые связаны с насилием и столь ярко освещены источниками. Изучение деятельности скандинавов, не являвшихся викингами, находится в зависимости от того, что именно историк склонен трактовать как "вспомогательные" данные археологии, нумизматики и топонимии, и, собственно, на эти служебные дициплины ему и приходится опираться, дабы исправить преувеличения и искажения, допущенные писателями эпохи викингов. Только при условии того, что во внимание принимаются все аспекты деятельности скандинавов того периода, появляется возможность понять хотя бы сами набеги, ибо викинги были лишь частью сложного процесса, оставившего множество памятников помимо следов "разрушения, насилия, грабежа и убийства", которые слишком часто воспринимаются как основной для того времени вклад Скандинавии в европейскую цивилизацию. По словам Марка Блока: "Если рассматривать их [набеги] с правильной точки зрения, то они кажутся нам не более чем эпизодом, хотя и особенно кровопролитным, величайшей человеческой авантюры".

Проблема, стоящая перед историком, заключается не только в том, что его источники, а значит, и его подход к теме грешат однобокостью: есть и дополнительное затруднение, ведь скандинавы действовали как на христианском Западе, так и в других местах мира. В то самое время, когда норвежцы атаковали Британские острова, шведы прокладывали себе путь на земли сегодняшней России. Они тоже грабили и разрушали, тоже завоевывали, оставались там жить и торговали. В отличие от колонизации Гренландии и Америки, деятельность викингов на Востоке была не просто романтическим и впечатляющим проявлением скандинавской предприимчивости, имевшим небольшое или вовсе нулевое значение для европейской истории: события в России предельно важны для какого бы то ни было понимания периода викингов, и их воздействием на Западную Европу нельзя пренебрегать. Например, именно в России скандинавы обрели огромный капитал, часть которого, по-видимому, перетекла с берегов Балтийского моря в Западную Европу. Более того, не исключено, что возобновление атак на Англию в правление Этельреда было вовсе не плодом коварства викингов, понявших, что англичане не готовы обороняться, а следствием перебоев в вывозе мусульманского серебра в регион Балтийского моря; и, вполне возможно, одной из причин того, что в конце X века скандинавы представляли собой столь опасных противников, являлись колоссальные богатства балтийского региона, поощрявшие и питавшие организованное пиратство в невиданных для Северной Европы масштабах.

По своей значимости письменные источники, относящиеся к деятельности скандинавов в России и самой Скандинавии, значительно уступают западноевропейским, а потому особую ценность приобретают вспомогательные свидетельства материальных находок и языка. Красноречивым примером тому может служить Готланд. За период Темных веков этот остров лишь однажды упоминается в рассказе англичанина Вульфстана, включенном в староанглийский перевод Орозия. Вульфстан совершил семидневное путешествие из Хедебю в Трузо* и написал о многих увиденных им за это время островах и землях, включая принадлежавший шведам Готланд, который он обогнул справа. Других упоминаний о Готланде мы не находим вплоть до XII века, когда он занял важное место в балтийской торговле. Удивительнее всего то, что о нем ничего не говорит Адам Бременский, являющийся высшим авторитетом во всем, что касается балтийских стран в XI веке. Несмотря на отсутствие упоминаний в письменных источниках, захоронения и клады доказывают, что Готланд, бесспорно, являлся одной из самых процветающих областей Скандинавии, и, скорее всего, его благосостояние привлекало пиратов. Материальные находки говорят о том, что этот остров поддерживал связи с богатыми северными регионами России, поставлявшими пушнину, а также с Германией и Англией, и нет оснований сомневаться, что его жители активно торговали в Новгороде и балтийском регионе задолго до появления каких бы то ни было письменных свидетельств. Скорее всего, зажиточность Готланда и предприимчивость готландцев являлись, по крайней мере в конце эпохи викингов, чрезвычайно важным фактором скандинавской истории, несмотря на то что исторические источники этого времени хранят безмолвие.

Итак, основная сложность изысканий, связанных с викингами, заключается в том, что исторические источники, которые следует принимать во внимание, берут свое начало с очень обширной территории, чрезвычайно многообразны, а их интерпретация зачастую требует специальных исследований. Не вызывает возражений то, что никакое изучение этого периода не может претендовать на объективность, если оно не опирается на все имеющиеся в наличии свидетельства, но куда меньше понимания обычно встречает мысль о невозможности изучения разнородных материалов в отрыве друг от друга. В интерпретации хроник, саг и других памятников письменности историк должен опираться на археологические открытия, находки монет и результаты топонимических исследований, а специалисты в других областях равным образом зависят от чужих выводов, которые зачастую не в состоянии проверить. К несчастью, общение между учеными, работающими с источниками разного уровня, иногда оказывается нарушенным, и не только из-за того, что быть в курсе всех последних достижений непросто — хотя, безусловно, это так и есть,— а еще и потому, что не всегда должным образом понимаются сама природа этих свидетельств и те ограничения, которым должно подчиняться их использование. Например, историки не всегда осознают, насколько велика может быть погрешность датировки в археологии, а археологи и нумизматы нередко забывают о том, что письменные источники требуют такого же специального изучения, как и их собственный материал. Непонимание природы исторического источника может иметь самые серьезные последствия. Так, недавнее обнаружение персидских монет XVII века в балтийском регионе было воспринято как доказательство контактов между Скандинавией и Персией в XVII веке. Банальнейшее положение нумизматики о том, что монеты необходимо рассматривать в связи с теми кладами, в которых они были найдены, здесь было упущено из виду, что и привело к ошибочным выводам. Так же и в другой области недопонимание природы лингвистического влияния иногда приводит к неверным заключениям на основании данных топонимии.

Ни один человек не в состоянии владеть всеми специальными методиками, необходимыми для исследования различных материалов, относящихся к периоду викингов, тем более невозможно и помыслить о том, чтобы одолеть все нужные для этого языки. Но поскольку исследователи этого периода, какой бы узкой ни была их непосредственная задача, обязаны использовать весь спектр свидетельств, важно глубокое понимание общего характера всего имеющегося материала в целом. Только если археологи, историки, нумизматы и филологи общими усилиями попытаются понять природу тех свидетельств, на которых, пусть и косвенно, строятся их выводы, опасность катастрофически неверных заключений существенно уменьшится, а исследования эпохи викингов обретут надежное основание. Эта книга написана с целью способствовать углублению этого понимания, и потому ее первейшей задачей является обзор основных типов исторического материала, относящегося к данному периоду.

Вторая задача состоит в изучении, в свете пересмотренных таким образом фактов, некоторых основных положений, выдвигаемых обычно в связи с эпохой викингов. Некоторые из них чаще механически повторяются, чем ставятся под вопрос. Происходит это, видимо, из-за того, что по времени викингов существует такое огромное и озадачивающее разнообразие источников. Кажется, что ученые, для которых в их собственной области характерен критический подход к материалу, иногда готовы абсолютно слепо принимать и использовать сведения и выводы других дисциплин. В результате некоторые предположения относительно викингов принимаются, используются и за счет повторения обретают подобие авторитета, хотя на самом деле нуждаются в тщательной проверке. Так, например, нам известны гипотезы о том, что армии викингов насчитывали тысячи воинов; грабители IX века в огромных количествах увозили домой в Скандинавию свою добычу; скандинавское население Англии в X веке было столь плотным, что в XI веке чуть ли не половина жителей Линкольншира имела скандинавских предков; а на Востоке скандинавы выступали посредниками (действуя через Киев) в оживленных отношениях между Балтикой и Византией. Эти и большинство других предположений об эпохе викингов апеллируют к множеству разнообразных материалов, но в основе всего кроется базовое допущение, сделанное сознательно или бессознательно, согласно которому при изучении данного периода можно целиком полагаться на письменные источники — хроники и другие сочинения этого времени, как и более поздние, дают вполне верное представление о масштабах и характере деятельности скандинавов, точно отражая взгляды и ответные шаги нескандинавов в отношении захватчиков. Только в последние годы вспомогательные исследования в области археологии, нумизматики и топонимии получили достаточное развитие, чтобы ими можно было пользоваться, хотя и в очень ограниченных рамках, как "лакмусовой бумагой" для письменных свидетельств; а ранее историки и другие специалисты долгое время принимали утверждения писателей изучаемой эпохи и прочих авторов практически за чистую монету. Это имело самые печальные последствия, ибо большинство писателей того времени было настроено по отношению к викингам предельно враждебно и сосредоточивало свое внимание почти исключительно на жестоких проявлениях скандинавской активности. Недоброжелательность источников не вызывает удивления, ведь они в большинстве своем вышли из-под пера церковных деятелей, для которых важнее всего было поведать о злодеяниях этих язычников, взиравших на христианские святыни как на хранилища ценностей, годные только для грабежа, и выразить свое негодование. Зачастую такая предвзятость очевидна, а преувеличения вопиющи; это и есть часть той реакции, которую стремятся осмыслить историки. Однако очень жаль, что эти пристрастность и утрирование оказали настолько серьезное влияние на исторические труды об эпохе викингов в целом. Готовность, с которой их восприняли, привела к искажениям, сделавшим эту тему почти недоступной пониманию. Легче всего поддаться влиянию писателей той эпохи и, за недостатком лучшего, согласиться с их оценками размеров и разрушительной силы скандинавских армий. Можно даже признавать, что в своих сообщениях о размере флотов и армий хроники очень ненадежны и склонны преувеличивать нанесенный ущерб, но при отсутствии независимых данных, слишком уж заманчиво воспользоваться их цифрами. Постепенно те критерии, при помощи которых ученый может избежать зависимости от подсчетов или ощутимого предубеждения хрониста, растворяются в общем впечатлении, усиливающемся с каждым новым повторением.

Главным препятствием для объективной оценки эпохи викингов, мотивов и последствий скандинавской активности того времени является нехватка независимых данных, которые можно было бы использовать для проверки скорее всего тенденциозных христианских источников. Мусульманские тексты для этого малопригодны, а скандинавские и русские появляются лишь в XI веке. Историческая ценность исландских саг невелика, но, будучи наиболее колоритными и подробными из всех наших источников, они неизменно привлекают внимание. Как историческое свидетельство они наиболее значимы для периода своего написания, но, похоже, изображаемая ими в ярких красках картина общества в Темные века совпадает с тем, что мы узнаем из хроник и других произведений письменности того времени. В центре их внимания находится в основном тема викингов, героические подвиги которых ложатся в основу легенды и изображаются с большим техническим мастерством, многократно усиливая впечатление, полученное из первичных источников. И хотя в настоящее время сагам обычно отводится роль в лучшем случае своеобразного ориентира, они остаются одним из самых прочных препятствий, мешающих увидеть в эпохе викингов что-то помимо битв, убийств и внезапных смертей.

В силу вышесказанного историк, стремящийся изучить природу, причины и следствия деятельности скандинавов в этот период, рискует оказаться в плену явно одностороннего подхода. Плоды этой ограниченности подобны снежному кому; стоит лишь согласиться с тем, что викинги располагали флотом, состоявшим из сотен кораблей, а их армии насчитывали тысячи воинов, как уже становится легко поверить, что именно этот всплеск насилия вызвал некоторые события, которые в противном случае до конца не понятны, а затем, в свою очередь, признать последние результатом нападений викингов, а следовательно, и доказательством их разрушительности. Падение королевства Мерсия, упадок монашества и учености в Англии, распад империи Карла Великого — все это плоды сложных процессов, но есть соблазн упростить ситуацию, взвалив на плечи скандинавов большую ответственность, чем следует, и тем самым подтвердить высказанное современниками викингов представление об их жестокости.

К сожалению, для проверки письменных источников пригодны только данные, поставляемые вспомогательными исследованиями. Это особенно печально потому, что показания топонимии, археологии и нумизматики зачастую сложно сопоставить с письменными свидетельствами. Хроники Западной Европы отражают частную христианскую точку зрения. Сами по себе археологические находки, топонимы и монеты свободны от пристрастности, они не говорят ни за, ни против скандинавов. Тенденциозность создают те, кто работает с этим материалом. И в этом заключается огромная трудность, которая встает перед историком, стремящимся достичь более объективного взгляда на эпоху викингов. Эти вспомогательные свидетельства часто изучаются в свете исторических источников, и их ценность в качестве независимого критерия уменьшается. В этом можно убедиться по спору о скандинавских поселенцах в Англии — в нем доказательством плотности пришлого населения стали выводы, сделанные на основании изучения личных имен и топонимов, а также упоминания о сокменах и свободных в Книге Страшного суда,— главным образом благодаря предрассудку, согласно которому армии викингов состояли из тысяч людей.

Слепое следование традиции, построенной на взглядах писателей, живших в эпоху викингов, привело к тому, что этот период стал считаться по-своему необъяснимым. Один выдающийся историк фактически пожаловался, что "агрессия со стороны Скандинавии до сих пор не получила адекватного объяснения". Третья, и последняя, задача этой книги состоит в том, чтобы объяснить не только причины вторжения скандинавов, но и изменение образа их действий на протяжении эпохи викингов.

VI. НАБЕГИ

Многие хронисты и прочие писатели христианского Запада единодушно изображают викингов бесчеловечными и безжалостными людьми, которые в своей жажде добычи и приключений убивали и разрушали с варварской жестокостью. Аббон в своей поэме об осаде Парижа скандинавами в 885-886 описывает «диких зверей», передвигающихся «верхом и пешком через холмы и поля, леса, открытые равнины и деревни, убивая младенцев, детей, юношей, стариков, отцов, сыновей и матерей... Они уничтожают, они грабят, они истребляют, они жгут, они опустошают, зловещая когорта, губительная фаланга, жестокое полчище»¹. Это поэзия, но хронисты используют те же выражения. Согласно Анналам Сен-Бертена датские пираты напали на Руан, «неся повсюду ярость насилия, огня и меча, они предали город, монахов и остальных людей избиению и плену. Они опустошили некоторые монастыри и другие места вблизи Сены, а прочие оставили объятыми ужасом и захватили много денег»². Подобные пассажи обыкновенны для многих тогдашних повествований о жестокостях викингов. Их явные преувеличения не вызывают удивления, ибо авторы, как правило, были церковнослужителями, а от главных жертв викингов едва ли можно ожидать уравновешенного и беспристрастного взгляда на своих обидчиков. Нет оснований сомневаться в достоверности их рассказов о передвижениях викингов, но существуют веские причины подозревать наличие преувеличений в их сообщениях о размере и разрушительной деятельности этих грабительских отрядов. Не говоря уж о естественной склонности извинять поражения и превозносить победы, гиперболизируя силу и жестокость врага, у этих церковных деятелей был еще один повод изображать атаки скандинавов как сокрушительное бедствие. В их глазах эти набеги были Божьей карой за нечестие поколения, которое с излишней готовностью отрекалось от своих обязательств по отношению к Его Церкви. Трудно ожидать, чтобы в своем стремлении подчеркнуть эту идею и призвать мирян к покаянию они стали бы приуменьшать суровость возмездия, ниспосланного Небом.

К сожалению, мы не располагаем скандинавскими источниками того времени, чтобы сопоставить их с христианскими рассказами о деяниях викингов, а полное единодушие дошедших до нас жалоб, в пользу которых, по-видимому, говорят и прекрасно изложенные сказания средневековой Исландии, заглушает подозрение, что, в результате, картина получается односторонней. Современные писатели слишком охотно берут на веру подсчеты авторов того времени. Характерный тому пример - рассказ Кристофера Доусона о набегах девятого века и их последствиях: «Экспедиции викингов были организованы с широким размахом, их основой был флот, насчитывавший сотни судов, и западные провинции Империи, наряду с Англией, из года в год подвергались систематическому разграблению. В течение почти пятидесяти лет эти вторжения набирали силу - до тех пор, пока между Гамбургом и Бордо не осталось аббатства или города, который не был бы разорен, а крупные дороги страны, особенно в Нидерландах и северо-западной Франции, не опустели»³. Не все ученые столь категоричны, но существует общая тенденция доверять сведениям о размерах флота викингов, содержащимся в источниках их эпохи. Так, сэр Фрэнк Стентон, крупнейший специалист по раннему периоду истории Англии, принял утверждение Англосаксонской хроники о том, что в 851 г. Этельвульф нанес поражение войску, состоявшему из команд 350 кораблей⁴, а многие ученые, включая норвежского археолога Хакона Шетелига и французского историка Анри Ваке⁵, посчитали достойным доверия свидетельство Аббона, оценившего численность сил, осаждавших Париж в 885 г. в 40000 человек. Эта готовность верить сведениям о размерах скандинавских отрядов и произведенных ими опустошений, к сожалению, повлияла на интерпретацию и других источников, как лингвистических, так и археологических, и, тем самым, уменьшила их ценность в качестве независимого критерия правдивости письменных свидетельств. Скандинавские топонимы Области датского права, Денло, нередко используются как доказательство того, что ее население, состоявшее из многих тысяч датских воинов, было плотным и охватывало значительные территории, - в основном, не потому что сами топонимы подтверждают что-либо подобное⁶, а потому что принято считать осевшие там «армии» многотысячными. Точно также и археологические свидетельства слишком часто истолковываются в свете письменных источников, а предметы европейского происхождения, найденные в Скандинавии, обычно безоговорочно воспринимаются как трофеи. Когда данные археологии противоречат сведениям письменных источников, как в случае с западноевропейскими монетами девятого века, столь редкими в Скандинавии⁷, основные усилия историков и археологов устремляются на то, чтобы как-то оправдать археологию, без того, чтобы взглянуть на ее показания, как на желанную проверку исторических свидетельств. Более того, общепринятое мнение о беспредельной разрушительности этих набегов привело некоторых ученых к тому, чтобы возложить на викингов ответственность за события с невыясненными причинами. Например, отсутствие монастырей в Англии в начале десятого века понимается как следствие нападений викингов в девятом веке⁸. Эта гипотеза нуждается в тщательном изучении, но ясно, что до тех пор, пока она не подтверждена ничем более серьезным, чем простое совпадение во времени и уверенность в том, что викинги были разрушителями, мы не вправе относиться к таким предполагаемым «последствиям» набегов, как к доказательству деструктивности последних. Тем не менее, это искушение очень велико, и многие перед ним не устояли.

Общий итог сетований современников, позднейших легенд, ошибок в трактовке лингвистических и археологических данных, беспочвенных предположений по поводу последствий набегов оказался таков, что в настоящее время представление о присущей викингам жестокости ни у кого не вызывает сомнений, а некоторыми воспринимается как настоящая аксиома. Глубоко укоренившееся убеждение в том, что викинги приходили большими армиями и оставляли после себя чуть ли не пустыню, серьезно затрудняет попытки установить истинную природу и масштаб опасности, которую они собой представляли. В этой главе мы попробуем рассмотреть свидетельства о размерах скандинавских отрядов, воевавших в Западной Европе, и причиненном ими ущербе с целью выяснить, насколько это возможно, масштаб и характер исходившей от викингов угрозы. Пока этого не будет сделано, у нас мало надежды правильно понять действия викингов или реакцию их жертв. Немаловажный вопрос о мотивах, двигавших нападавшими, будет рассмотрен в последней главе этой книги.

Прежде всего, необходимо поговорить о размере разбойничьих отрядов, и здесь мы встречаемся с проблемой перевода. Англосаксонская хроника использует термин here, чтобы отличить банды грабителей то английского fyrd'а. Обычно это слово, here, переводят как «армия», или «войско», но оба варианта вводят в заблуждение. Современные армии представляют собой идеальное орудие войны, насчитывая десятки, если не сотни тысяч людей, и, когда мы употребляем слово «армия», нам трудно удержаться от таких ассоциаций. «Войско» также подразумевает множество людей. Несостоятельность подобных переводов несложно доказать при помощи отрывка из законов Ина начала седьмого века, который сохранился в списке, сделанном в правление Альфреда: «До семи людей мы называем разбойниками, от семи до тридцати пяти - бандой, а сверх того - here»⁹. Это определение, предположительно, на двести лет старше набегов, но оно дает более надежный ключ к тому, что в девятом веке понималось под словом here, чем современные слова «армия» или «войско». Если here могла состоять из трех дюжин человек, то едва ли стоит называть ее «армией». Иногда в переводах here предстает как «датская армия», а когда хроника упоминает о micel here, это выражение иногда передается как «великая датская армия». Использование этой фразы как титула конкретной here неудачно. Да, хроника описывает участников нападения 865 г. как micel here, но в последующие годы та же самая группа людей именуется уже просто here. Micel here является не принятым в то время военным термином, который следует переводить как «великая датская армия», а знаком того, что на взгляд автора, here, прибывшая в 865 г., была большой.

Писатели того времени очень редко брали на себя труд оценить численность людей, принимавших участие в нападениях викингов. Англосаксонская хроника ни разу не сообщает о количестве участников набега, а источники на континенте делают это крайне редко. Время от времени сообщается о числе погибших в битве, но на размер скандинавских банд чаще всего указывает количество кораблей в их флоте.

Цифры, приводимые хронистами, интересны, но, прежде чем начать их рассмотрение, необходимо напомнить о том, насколько ненадежными бывают численные данные хроник. Когда в период позднего средневековья появляется возможность сравнить сообщения летописцев с такими независимыми и надежными свидетельствами, как списки личного состава и документы о выплате жалованья солдатам, абсурдность некоторых преувеличений становится очевидной. Так, сообщается, что в войне 1340 г. английские силы насчитывали более 200000 человек, в то время как их не могло быть более 4000 тысяч - это в лучшем случае¹⁰. Фруассар раздул численность трехтысячного войска, участвовавшего в 1366 г. в битве при Нажере, до 27000 тяжеловооруженных всадников и более 40000 пехотинцев¹¹. Не все преувеличения могут похвастаться таким великолепным размахом; некоторые сводятся к простому удвоению реальных цифр, а кое-какие даже еще менее оригинальны, но, не имея независимых данных, сложно, если вообще возможно, узнать, насколько значительно то или иное из них. Мы не располагаем каким-то единым коэффициентом, на который можно было бы разделить цифры, приводимые хронистом, с тем, чтобы восстановить истину. И поскольку у нас нет оснований полагать, что хронисты эпохи викингов сколько-нибудь достойнее доверия, чем их коллеги периода Столетней войны, все цифры, предоставляемые современниками событий, идет ли речь о размере армии, числе убитых в битве, или количестве кораблей во флоте, требуют величайшей осторожности.

Англосаксонская хроника называет количество судов в нескольких скандинавских флотах, посещавших Англию до конца девятого века. Эти сведения весьма поучительны и заслуживают пристального внимания:

789 3 скандинавских корабля в Дорсете
836 35 кораблей; в некоторых версиях 25
840 33 корабля; в одной версии 34
843 35 кораблей
851 350 кораблей; 9 из них попадают в плен в том же году
875 Альфред сражается с 7 кораблями и захватывает 1
877 120 кораблей погибают в шторме (или в тумане) в Сванадже
878 23 корабля
882 Альфред сражается с 4 кораблями; два захвачены, два сдались
885 флот Альфреда разбил и захватил 16 кораблей, но затем потерпел поражение от «крупной морской силы»
892 here переправляется из Булони «за один переход, с лошадями и всем» на 200, 250 или 350 кораблях, согласно разным версиям этой летописной статьи
892 приход Хэстена с 80 кораблями
893 даны из Нортумбрии и Восточной Англии собирают «около сотни кораблей и отправляются на юг вдоль побережья». Одни версия добавляет «и около 40 поплыло на север вдоль побережья»
896 6 кораблей
896 20 кораблей погибает у южного побережья

Первое из этих упоминаний относится к одной из самых ранних высадок, но нельзя исключить, что это сообщение достоверно, как, возможно, и записи за 836 и 840 гг., принадлежащие, как это уже разъяснялось, к тому разделу хроники, который, наверное, базировался на более старой летописи¹². Текст под 843 г., вероятно, дублирует запись за 836 г., а флот, упоминаемый под 851 г., крупнейший, о каком когда-либо сообщала Англосаксонская хроника, относится к разделу, написанному примерно сорок лет спустя, и указанное количество судов, 350, едва ли правдоподобно. Это число выглядит подозрительно, как результат умножения самого большого из упоминавшихся ранее флотов на десять, в любом случае, к нему стоит относиться так, как будто оно означает просто много кораблей. Обо всех остальных флотах девятого века речь идет в той части хроники, которую можно считать «современной»; они естественным образом разделяются на две группы: шесть маленьких, включавших от четырех до двадцати трех судов, и четыре больших, в которых кораблей было более восьмидесяти. Размер мелких флотов оценен правильно, и в большинстве случаев приводятся дополнительные подробности, которые вызывают доверие. Видимо, битва 896 г. описывается по рассказу очевидца, а все детали, упоминаемые в связи с флотами 875, 882, и 885 гг. говорят о том, что, возможно, основой для сообщений о них послужили вполне правдивые сведения. Контраст между этими небольшими флотами и более крупными разителен. Если не считать тех сорока кораблей, которые, согласно Хронике Паркера, поплыли на север вокруг острова в 893 г., все они состоят более чем из 80 судов, и каждый раз указываемое число оказывается круглым, в то время как количество кораблей в мелких флотах дается точно. Самая большая эскадра, переправившаяся из Булони в 892 г., оценивается по-разному, в 200, 250 и 350 судов, и хотя цифрой 350 из Анналов Сент-Неотс мы вправе пренебречь, есть веские основания предпочесть число 250 из Хроники Паркера тем двум сотням кораблей, о которых говорят прочие версии. В любом случае, эти цифры можно рассматривать только, как попытку хрониста поведать о флоте большого размера. К ним нельзя относиться как к точным подсчетам. Таким образом, судя по сведениям Англосаксонской хроники, наряду с тем, что викинги часто нападали силами мелких флотов, вроде того, из шести кораблей, который в 896 г. нанес столь большой ущерб территории вдоль южного побережья между островом Уайт и Девонширом, иногда они собирали и крупные флоты. К сожалению, сведения хроники об их размере нельзя считать такими же точными, как те цифры, которые она приводит в отношении более мелких.

Эти флоты, крупные и мелкие, скорее всего, состояли из разнообразных кораблей. Аббон признался, что, называя сумму в 700 кораблей, принимавших участие в осаде Парижа, он не учитывал мелких судов, и, хотя эта цифра смехотворна, его ремарка обращает внимание на уже рассматривавшийся выше факт, что наряду с большими судами использовались и маленькие. Не лишним также будет повторить, что по своему размеру, по крайней мере, в девятом и десятом веках, корабли, скорее всего, никогда не превышали судна из Гокстада с тридцатью двумя веслами, и, видимо, даже в одиннадцатом столетии более крупные корабли постоянно использовались лишь в скандинавских водах¹⁵. Когда на горизонте показывался вражеский флот, присутствие таких мелких кораблей, наверное, сильно сказывалось на его численности, но не слишком увеличивало количество привезенных им людей. Кроме того, не совсем понятно, сколько человек вмещало в себя судно викингов. Предполагается, что на крупнейшем из них могло находиться до ста человек, но в пользу такого допущения говорит немногое. В средневековой Норвегии корабли иногда укомплектовывались пятью воинами на каждое весло, но есть большая разница между сражением в родных водах и путешествием через море, чтобы вести войну вдали от дома. Действительно, не похоже, чтобы на корабле вроде найденного в Гокстаде когда-либо отправлялось в военный поход более тридцати двух человек¹⁶. Безусловно, именно таким был комплект его щитов. К тому же, в своем рассказе о битве 896 г. Англосаксонская хроника подтверждает то, что максимальное количество воинов на скандинавских кораблях девятого века было именно такого порядка¹⁷. В том году девять кораблей Альфреда дало бой шести неприятельским. Наверно, это была мелкая стычка, но кажется, что в распоряжении хрониста был рассказ очевидца, и он подробно описывает это событие. В бою были убиты команды двух скандинавских кораблей, а с третьего в живых осталось лишь пять человек. Команды остальных трех кораблей бились на берегу до тех пор, пока прилив не помог им уплыть. Сообщается, что убитых датчан было 120, то есть, эта цифра должна означать команды двух кораблей, команду третьего судна, не считая пятерых человек, и неизвестное количество погибших в бою на суше. Если принять 120 как число убитых датчан, а оно подозрительно напоминает удвоенное количество погибших с английской стороны - шестьдесят два, получается, что команда каждого из судов едва ли могла насчитывать более тридцати человек.

Если на кораблях перевозили и лошадей, как это было в 892 г., то понятно, что количество людей на каждом судне должно было сильно уменьшаться. Ковер из Байё был вышит вскоре после норманнского завоевания, и на нем имеются сцены переправы флота Вильгельма через Ла-Манш, на которых видно, что максимальное количество лошадей на корабле равно десяти. Ковер этот славится достоверностью своих изображений, но, конечно, именно такие детали как эта заслуживают наименьшего доверия. Тем не менее, его свидетельство очень хорошо согласуется с рассказом, как кажется, правдоподобным, о погрузке на корабли конных воинов в двенадцатом веке. Согласно Вильяму из Малмсбери, современнику этих событий, питавшему к ним горячий интерес, в 1142 г. Роберт, граф Глостер, завербовал более 300, но менее 400 всадников и погрузил их на пятьдесят два корабля для отправки в Англию¹⁸. Вильям из Малмсбери известен как добросовестный писатель, и необычная точность деталей в этом отрывке вызывает доверие к приводимым им цифрам и указывает на то, что, как правило, на каждое судно приходилось по семь или восемь всадников. Если micel here, переправившаяся из Булони в 892 г., состояла исключительно из воинов и их вооружения, включая лошадей, то, в свете свидетельства Вильяма из Малмсбери, 200 кораблей, о которых сообщает Англосаксонская хроника, несли на себе от 1200 до 1500 человек, или даже больше, отдай мы предпочтение цифре в 250 судов из Хроники Паркера. Если же допустить не только возможность преувеличений у хрониста, но и тот факт, что этот флот транспортировал также женщин и детей, появится вероятность того, что micel here, крупнейшая армия, о которой когда-либо сообщали английские источники девятого века, не достигала и тысячи человек. Ничто в источниках девятого века не подразумевает того, что «полчища» викингов бывали значительнее этого, и, скорее всего, большинство разбойничьих отрядов, если не все, состояло из трех-четырех сотен человек. К этой цифре нас подводит и единственный подробный рассказ о битве с викингами, содержащийся у Гинкмара в Анналах Сен-Бертена.

В сентябре 866 г. отряд из 400 норманнов и бретонцев с Луары подошел к Ле-Ману и опустошил его¹⁹. На обратном пути они столкнулись с Робертом Сильным, маркизом Нейстрии, Раннульфом, графом Пуату, Жоффри и Херви, графами Майна, в месте, называемом Бриссарт. В последовавшей битве Роберт погиб, Раннульф и Херви были ранены, первый смертельно, и франкская армия была разбита. Гинкмар, конечно, питал отвращение к Роберту и Раннульфу как разрушителям благосостояния Церкви и расценивал их поражение как Божью кару. Возможно, он даже преувеличил боеспособность франкских сил, но маловероятно, чтобы он значительно приуменьшил численность норманнов. Тот факт, что отряд из 400 человек был в состоянии опустошить Ле-Ман, а затем победить воинство под командованием представителей высшей знати западной Франкии наводит на мысль о том, что, несмотря на все преувеличения летописей, истинные размеры «армий» и «войск» викингов, воевавших в Империи франков и Англии, были одного и того же порядка.

Однако некоторые ученые, в частности Фердинанд Ло и сэр Фрэнк Стентон, заявляют, что эти армии девятого века должны были насчитывать тысячи воинов, и Ло предполагает, что иногда они могли достигать примерно 5000 человек²⁰. Чтобы отклонить подобную цифру, существует немало оснований, помимо тех, о которых уже говорилось. Прежде всего, невозможно представить себе, как можно было содержать войско такого размера в течение хотя бы одной зимы, не говоря уж о десяти. Даже сам сэр Фрэнк Стентон назвал важным достижением Вильгельма Завоевателя тот факт, что ему удавалось поддерживать существование своей армии в течение нескольких недель²¹. Стентон полагает, что эта рать, набранная для вторжения в Англию, состояла примерно из 5000 человек, многие из которых были безземельными рыцарями, «присоединившимися к Вильгельму ради жалованья, ибо слышали о его щедрости. Большинству полководцев того времени содержание такой армии в течение недель бездействия на территории Нормандии было бы не по плечу...». Однако каждый раз срок существования «армий» викингов измерялся годами. Достижение Вильгельма, действительно, примечательно, но если бы полчища викингов в девятом веке были такими же большими как у Вильгельма, то можно было бы сказать, что их командиры, удерживавшие их от распада иногда более десяти лет, совершили поистине небывалый подвиг. Не говоря уж о проблемах контроля и дисциплины, приходилось преодолевать множество трудностей, связанных с питанием и экипировкой столь большого количества людей. Долгое существование и периодические стремительные перемещения скандинавских отрядов в девятом и начале десятого веков были бы невозможны, если бы в каждом из них насчитывалось более нескольких сотен человек. Успехи их объяснялись, в основном, неожиданностью и подвижностью, а, потеряв инициативу, они позволяли надолго запереть себя на каком-нибудь острове и до странности неохотно вступали в бой. Не удивительно ли, если полагать, что их были тысячи?

То немногое, что известно о военных лагерях викингов, подтверждает мысль о том, что их отряды были небольшими. На первых порах базы викингов в Англии, как и везде, располагались на островах вроде Шеппи и Танета в эстуарии Темзы, но грабители, прибывшие в 865 г., зимовали в таких местах, как Йорк, Ноттингем, Тетфорд, Рептон, Сиренчестер и Уорхэм. Нигде ничего не говорится о том, что они укрепляли эти города, и возможно, что некоторые из них уже и так были обнесены стенами. В 885 г. хроника упоминает о крупной крепости викингов вблизи Рочестера, но она скоро была заброшена, и основная фортификационная деятельность чужеземцев начинается только в 892 году. За четыре года после своего прибытия в Англию в 892 г. эти пришельцы построили несколько укрепленных пунктов. Первые находились в Милтон Регис, около Ситтинборна, в Кенте и в Эплдоре на кромке болот между Раем и Эшфордом. От них ничего не сохранилось. В следующем году они выстроили форты в Бенфлите и Шубери на побережье Эссекса и в Баттингтоне на реке Северн. В Бенфлите и Баттингтоне не уцелело ничего, но в Шубери остались следы большого земляного вала длиной около 500 ярдов с северо-востока на юго-запад²². Его идентификация не подкреплена доказательствами, и заявления вроде того, что «поскольку следов других земляных валов не найдено, можно допустить, что эти фрагменты, сохранившиеся на побережье, были сооружены Хэстеном», становятся менее убедительными, если вспомнить о полном отсутствии аналогичных земляных построек в других местах, где, по утверждению хроники, даны возводили свои цитадели. Но даже несмотря на это, вал в Шубери вполне может быть частью лагеря 893 года. Кое-что было размыто морем, но его размер напоминает об английских крепостях того же времени, построенных для защиты от агрессоров. Если подобный лагерь был рассчитан на то, чтобы укрывать женщин, корабли и имущество участников рейдов во время их военных операций, а между кампаниями, безусловно, и самих мужчин вместе с лошадьми, то его размеры не вызывают удивления. В 894 г. викинги построили две другие крепости, одну у реки Ли, примерно в 20 милях выше Лондона, а другую в Бриджнорте на Северне, но ни одна из них не оставила следов. До появления современных технологий разрушить древние валы и рвы было не так уж просто, и тот факт, что крепости викингов трудно распознаются, говорит о том, что они были не слишком внушительными.

Кроме Шубери существует еще один земляной вал, отождествляемый с оборонительными сооружениями викингов, о которых упоминает хроника. В 917 г. here «пришла из Хантингдона и Восточной Англии и сделала себе крепость в Темпсфорде, и разместилась в ней и построила ее и оставила другую крепость в Хантингдоне, думая, что из Темпсфорда они больше земель смогут наводнить своими раздорами и злобой». В Темпсфорде находится земляная постройка, называемая замком Ганнока, это небольшое квадратное сооружение с валом, высота которого в настоящее время равняется 11 или 12 футам над уровнем дна внешнего рва²³. В одном углу располагается небольшой курган, округлый в основании, в области вершины достигающий примерно 20 футов в поперечнике, а размер огороженной территории по внутренней стороне валов равен примерно 120 на 84 фута. Сэр Сирил Фокс заявил, что, поскольку эта крепость в состоянии укрыть только около 270 человек, и то на каждый ярд вала их пришлось бы по двое, «она, конечно, не могла бы разместить огромную армию из Хантингдона и Восточной Англии, о которой говорится в хронике». Разумеется, у нас нет оснований полагать, что here, упоминаемая хроникой, была намного крупнее этого, и, определенно, здесь не имеется в виду micel here. Каков бы ни был ее размер, в том же году она понесла поражение от жителей Бедфорда. Вполне возможно, что сэр Сирил Фокс прав, утверждая, что крепость такого типа a priori не могла быть построена датчанами, но ее размер, конечно, не может служить возражением. Если, как предполагает сэр Сирил Фокс, замок Ганнока является постройкой одиннадцатого или двенадцатого века, проблема местонахождения укреплений 917 г. остается нерешенной.

Часто пришельцы предпочитали, если была такая возможность, искать защиту не за крепостными стенами, а на островах, где им было удобно вытащить на берег свои лодки. В 893 г. лагерь в Бенфлите оказался уязвимым и, возможно, по этой причине в 894 г. они, по словам хроники, сделали своей базой «остров под названием Мерси, находящийся в море». Остров Мерси велик и не дает никаких подсказок по поводу размера этой базы, но, по крайней мере, один из островов, которые в девятом веке укрывали скандинавских пиратов, был очень небольшим. В 893 г. here, находившаяся в Эплдоре, вышла оттуда и грабила восточные части Уэссекса, пока не оказалась осажденной в Фарнхэме. Согласно хронике, даны бежали, бросив свою добычу, и, переправившись через Темзу, нашли убежище на острове в реке Колн. Этельвирд передал название этого острова, или, скорее, островка, как Thornige, и сэр Фрэнк Стентон отождествил его с островом Торни около Ивера на границе Бэкингемшира и Мидлэсекса²⁴. Он имеет ромбоидную форму, а его размеры по осям составляют 300 на 100 футов. На этом-то маленьком острове и была осаждена micel here, которая высадилась в устье Лимна в 892 г., построила ныне утраченную крепость в Эплдоре и размещалась там. Однако едва ли этот островок мог в течение месяца или двух служить удобным убежищем для пятитысячной армии вместе с лошадьми.

Сведения о размере армий викингов в ходе второго этапа нападений в конце десятого века не надежнее, чем в отношении девятого столетия. Соблазнительно объяснить неудачу английского сопротивления, допустив, что силы, возглавляемые такими людьми как Олаф Трюгвасон, Свен и его сын Кнут, были крупнее армий Гутрума и Хэстена, но такое предположение едва ли можно доказать с помощью имеющихся свидетельств. Англосаксонская хроника, в данном случае представляющая собой рассказ фактического современника событий, указывает размер лишь одного флота этого этапа походов на Англию - это девяносто четыре корабля, приплывшие в 994 г. под командованием Олафа и Свена. Если принять эту цифру, то здесь речь идет о меньшем флоте, чем те, которые, по сообщению хроники, прибывали в девятом веке. Флоты, упоминаемые уже после датского завоевания Англии, еще малочисленнее этого, например, в 1028 г. из Англии в Норвегию отправилось всего пятьдесят судов. Конечно, если бы средний размер корабля значительно увеличился, такие флоты смогли бы перевозить гораздо больше людей, но мы уже рассматривали причины, заставляющие сомневаться в том, что для своих набегов викинги когда-либо использовали корабли крупнее найденного в Гокстаде. Нет сомнения в том, что корабли, осуществлявшие морскую оборону Англии, были раза в два больше, имея примерно по шестьдесят весел, и, не исключено, что в относительно безопасных водах Скандинавии также могли использоваться суда такого размера. Возможно даже, что при хорошей погоде такие большие корабли смогли бы добраться из Дании в Англию, но едва ли Олаф и Свен в своих английских экспедициях сделали бы ставку на суда, плавание на которых не было сопряжено с риском лишь в хорошую погоду.

В Дании обнаружено четыре земляные постройки, которые были провозглашены археологическим доказательством тезиса о том, что армии времен Этельреда были очень большими. Это заявление важно со всех точек зрения и заслуживает подробного рассмотрения. В двух словах, речь идет о том, что они были сооружены датскими королями в разных частях страны, чтобы служить зимними казармами или тренировочными лагерями для армий, нападавших на Англию. Поскольку в стенах этих лагерей могло разместиться около 6000 воинов, получается, что армии эти были по-настоящему внушительными.

Эти крепостные сооружения в Дании широко распространены²⁵. Самое большое - это Аггерсборг на берегу Лимфьорда на севере Ютландии; немного к югу располагается еще один лагерь под названием Фюркат; третий, Ноннебаккен, находится в середине Оденсе на острове Фюн, а четвертый, Треллеборг, - на острове Зеландия недалеко от Большого Бельта, отделяющего ее от Фюна. Все они были раскопаны, по крайней мере, частично, и на рисунке 6 приведены для сравнения планы трех из них. Сходство очевидно. Все они обнесены круглыми земляными стенами с четырьмя проемами на равных расстояниях друг от друга, через которые проходило по две дороги. Они различаются по размеру, в Фюркате внутренний диаметр стены составляет 131 ярд (120 м), в Треллеборге - 148 ярдов (136 м), а в Аггерсборге - 240 метров.

Земляные валы также были разными по масштабу; в Треллеборге стены достигали 59 футов (17,6 м) в толщину, а в Фюркате - только 40 футов (12 м). Раскопки показали, что крепостной вал Фюрката, высота которого, по-видимому, достигала примерно 10 футов (3 м), первоначально представляли собой сложную деревянную конструкцию, наполненную землей или дерном. Внутри круглых стен под прямым углом пересекались дороги, которые в Фюркате и Треллеборге были вымощены деревом, и делили внутренность лагеря на квадранты. В каждом из них находилось несколько крупных зданий, расположенных группами по четыре. Все эти здания были устроены одинаково, пространство в центре каждого из них было отделено от двух комнат меньшего размера в концах дома, но имелись и некоторые конструктивные отличия. Деревянные стены домов в Треллеборге были сделаны из досок, расположенных вертикально, а в Фюркате здания имели деревянный каркас, длинные изогнутые стороны были плетеными и покрытыми штукатуркой, а торцы были сделаны из горизонтальных досок. Крыша, похоже, опиралась на стены, внешний ряд столбов и мощные подпорки внутри здания. Дома немного отличались по размеру. В Фюркате они в длину достигали 31 ярда (28, 5 м), а в самом широком месте - 8 ярдов (7,5 м). В Треллеборге здания внутри круглой крепостной стены были длиннее примерно на метр, а в Аггерсборге - даже еще более вытянутые, 38 ярдов (34,5 м). В Фюркате сохранились следы слабого и незаконченного рва, а Треллеборг был защищен гораздо лучше. На обращенной к земле стороне полуострова, на котором он располагается, сразу за круглым валом, находится ров хороших пропорций, а пятнадцать более мелких домов, построенных радиально вне внутренней стены, защищены еще одним валом и рвом. В прямоугольном выступе этого внешнего рва в Треллеборге размещалось кладбище, где были найдены могилы примерно 150 человек. Все это были бедные захоронения, но скелеты сохранились плохо, поэтому во многих случаях пол определить трудно, следовательно, отсутствует почва для утверждения, которое нередко приходится слышать, о том, что там было похоронено мало женщин. Пол был установлен лишь у сорока из восьмидесяти семи скелетов, которые удалось изучить, и женщинам принадлежали девять из них²⁶. Преобладание мужчин отчасти объясняется хорошей сохранностью двух больших братских могил, в которых находилось пятнадцать мужских скелетов. Поскольку пол удается установить так редко, делать обобщения на этой основе небезопасно. Определить возраст похороненных там людей оказалось менее трудно - шестьдесят из восьмидесяти семи были моложе сорока лет, но не стоит забывать и о том, что почти каждый третий был старше этого возраста. Тот факт, что удалось идентифицировать только одного ребенка из примерно шести, был воспринят как доказательство необычности этого поселения. На кладбище Фюрката, к которому из лагеря вела дорога с деревянным мощением, пока раскопаны двадцать три могилы, но, в отличие от захоронений Треллеборга, некоторые из них богато убраны. Внутри лагеря Фюркат следов жизнедеятельности людей немного. В нем найдены отдельные фрагменты глиняной посуды и костей, не особенно много там и мусора, который обычно встречается в местах обитания людей. В Треллеборге, напротив, признаков присутствия людей гораздо больше.

Самая примечательная особенность этих лагерей заключается в том, что их планировка отличается большой точностью, причем во всех этих случаях использовалась общая единица измерения, римский фут в одиннадцать с половиной дюймов (29,3 см). Если пользоваться этими единицами, длина домов в Фюркате составляла 96 футов, в Треллеборге внутренние строения достигали 100, а в Аггерсборге - 110 футов. Точность планировки можно доказать с разных точек зрения, включая тот факт, что внутренний диаметр круглого вала в Треллеборге точно совпадает (234 римских фута) с расстоянием от центра круга до ближайших торцов внешних строений. Должно быть, строители обладали чрезвычайно высоко развитыми землемерными технологиями, которые, видимо, принадлежат к миру Рима, а не Темных веков.

Сходство этих лагерей предполагает, что все они были построены в одно и то же время и с одинаковой целью. Обнаруженные там предметы указывают на период примерно с 950 по 1050 гг., но, как и со всеми археологическими материалами, уточнения этой датировки ожидать не следует. Они оставляют такое впечатление, что их задача в одинаковой степени заключалась в том, чтобы удерживать одних людей внутри, а других снаружи, и вполне возможно, что они служили казармами. По свидетельству рунических камней в некоторых частях Скандинавии, в конце десятого и в одиннадцатом веке датские короли использовали наемников из отдаленных районов, и нельзя исключить, что лагеря такого рода служили для проживания воинов до начала военных кампаний. Единственная проблема состоит в том, что на их территории было найдено относительно мало оружия. Действительно, Треллеборг - это единственное место, давшее одинаково много на территориях и лагеря и кладбища, а из оружия там было найдено только семь топоров, два наконечника копий, шестьдесят шесть наконечников стрел и фрагменты, по крайней мере, двух щитов. Бросается в глаза отсутствие мечей. Тем не менее, гипотезу о том, что эти лагеря служили казармами, можно принять до дальнейшей проверки. Они, безусловно, могли разместить большое количество людей. Подсчитано, что в каждом из домов Фюрката могло спать примерно пятьдесят человек, а это означает возможность разместить в общей сложности около 800 воинов. Примерное количество людей, которые могли бы поместиться в Треллеборге, еще больше - порядка 1200, а в Аггерсборге оно по-настоящему велико - возможно, до 3000 человек. Мы вправе усомниться в том, оказывалось ли когда-нибудь в этих лагерях столько людей, но даже если количество их обитателей было в четыре раза меньше того, на которое они, видимо, рассчитывались, все равно эти цифры были очень значительны для того времени, и вполне может быть, что воспоминание об этих лагерях легло в основу саги Jomsvikinga тринадцатого века, повествующей о воинской общине, которая живет в крепости, подчиняясь очень строгой дисциплине.

Обычно эти лагеря принято связывать с нападениями на Англию, но для этого нет веских археологических оснований²⁷. Находки могут указывать лишь на то, что эти лагеря были населены в течение некоторого времени между 950 и 1050 годами. Скорее всего, они не в состоянии доказать, что лагеря были построены раньше конца десятого века. Найденный в Треллеборге полубрактит второй половины десятого века из Хедебю в отверстии от столба неизвестного назначения, в лучшем случае, является не слишком удовлетворительным свидетельством в пользу достаточно ранней нижней границы заселения этого пункта. Обнаруженные там к настоящему времени предметы ни в коей мере не противоречат тому, чтобы датировать эти лагеря одиннадцатым веком. Представление о том, что они старше, строится на неверной посылке о возможности точно датировать их с помощью найденного там материала, и можно заподозрить, что могучей движущей силой здесь служит стремление связать эти археологические находки с тем, что известно исторически. На самом деле, привязка этих лагерей к нападениям на Англию является хорошим примером бездоказательной ассоциации, о которой уже упоминалось в общих рассуждениях об археологических данных²⁸. Лагеря эти могли быть современны Этельреду, или с тем же успехом принадлежать к временам Кнута. До тех пор, пока последнюю возможность полностью исключить нельзя, лучше не считать эти лагеря свидетельством о размере или способе организации армий, нападавших на Англию.

В действительности, есть веские основания думать, что эти лагеря, скорее всего, были сооружены уже после завоевания Англии Кнутом, а не до того. Прежде всего, нет причин считать, что у правителей десятого века было больше возможностей для их строительства, чем у их преемников в одиннадцатом веке. Если такие лагеря мог соорудить Свен Вилобородый, то мог это сделать и его сын Кнут. И правда, Кнут мог черпать средства из богатств Англии, а о его сыне Хартакнуте Англосаксонская хроника ясно говорит, что он без колебаний прибег к ним, чтобы заплатить своим воинам. Если бы эти лагеря были построены в десятом веке и использовались для временного размещения армий, атаковавших Англию в правление Этельреда, то едва ли они, в конце концов, остались без употребления. Завоевание Англии не принесло Скандинавии мира, не означало оно и прекращения попыток датчан вторгнуться в Англию. Маловероятно, чтобы Кнут и его преемники отказались от таких вспомогательных средств, если бы те хорошо себя зарекомендовали. Таким образом, в одиннадцатом веке, возможно, до момента убийства Кнута в 1086 г., когда он готовил вторжение в Англию, к которому норманны, видимо, отнеслись очень серьезно, потребность в таких лагерях едва ли могла уменьшиться. Однако одна из примечательных особенностей этих лагерей состоит в том, что дома не несут на себе никаких признаков починки или перестройки, но трудно поверить, чтобы им не потребовался серьезный ремонт, если бы они простояли шестьдесят или семьдесят лет. Разумно предположить, что дома, построенные в этих лагерях, могли прослужить двадцать или тридцать лет, не нуждаясь в особой заботе, но если лагеря использовались, хотя бы и с перебоями, в течение более длительного срока, неизбежно должна была возникнуть нужда в каких-то восстановительных работах. Отсутствие их следов должно означать, что, в действительности, эти лагеря просуществовали лишь около тридцати лет, а это, в свою очередь, предполагает, что либо вскрылась их бесполезность, и в этом случае уделяемое им внимание достойно лучшего применения, либо они были построены после завоевания Англии.

Один из главных вопросов в связи с этими лагерями заключается в том, где можно было научиться совершенным и точным землемерным методам, использованным при их возведении. На эту тему построено множество спекуляций, но удовлетворительного ответа так и не было предложено, однако применение римского фута указывает на Средиземноморье, и некоторые ученые даже рассматривают возможность византийского влияния. Имеются некоторые сведения о контактах между Скандинавией и Византийской империей в конце десятого века, и, похоже, что в одиннадцатом веке эти связи стали еще крепче. Именно в это время скандинавы служили в варяжской гвардии, и как раз в середине одиннадцатого века облик датских монет демонстрирует византийское влияние. Конечно, сами рассуждения об источнике этих землемерных методов ничего не доказывают, кроме, разве что, мастерства ученых, но в этих поисках не стоит забывать о том, что, став английским королем, Кнут побывал в Италии.

Когда бы ни были построены эти лагеря, с Англией их связывало очень немногое. Их расположение наводит на мысль, что они равным образом могли служить для войн как с Англией, так и с Норвегией, и в этой связи стоит подчеркнуть, что нападению именно на последнюю страну посвящена Jomsvikinga Saga. Единственным лагерем, много давшим с точки зрения находок, оказался Треллеборг, но там не было обнаружено ничего, что подтвердило бы его связь с Англией. Раскопанные там предметы обычно принадлежат к типам, использовавшимся на берегах Балтийского моря и в восточной Скандинавии. Если люди, населявшие эти лагеря, когда-то, действительно, разбогатели в Англии, то отсутствие английских монет чрезвычайно странно. Короче говоря, с нападениями на Англию эти лагеря ничто не связывает, и нет доказательств даже того, что они вообще существовали, когда англичане избрали Кнута своим королем. В качестве свидетельства о размере армий, сражавшихся на Западе в правление Свена Вилобородого, они бесполезны.

Это не значит, что викинги, которые атаковали Англию во времена Этельреда, не были хорошо организованной силой. Они располагали многолетним опытом пиратства и войн в Балтийском море, где в десятом веке было чем поживиться. При желании пограбить в Англии, скандинавскому военачальнику не составляло труда набрать в свой отряд боеспособных и опытных воинов, которые бы хорошо себя зарекомендовали, но, скорее всего, эти вожди не стремились сколачивать банды крупнее, чем, самое большее, в несколько сот человек. Только в таких относительно мелких группах викинги сохраняли свои главные преимущества - подвижность и внезапность. Чем больше число участников набега, тем меньше доля каждого из них, а для того, чтобы достичь тех результатов, на которые сетуют их современники, нужды в многотысячных армиях, безусловно, не было. Все это и даже больше того было вполне по плечу группам по несколько сотен человек, конных, хорошо вооруженных и решительно настроенных.

Даже если сделать необходимые скидки на преувеличения, встречающиеся у современников, нет сомнения, что и в девятом и в одиннадцатом веках викинги нанесли серьезный ущерб. Безусловно, они грабили, ломали и уничтожали церкви, разоряли города и убивали много людей. Особенно пострадали именно церкви, не потому что нападавшие ненавидели христианство, а лишь по той причине, что в монастырях и церквях Западной Европы они нашли столь желанную для себя и часто легко доступную добычу, причем в значительном количестве. Иногда они соглашались не причинять вреда церкви, по крайней мере, какое-то время, в обмен на то, что мы сегодня назвали бы «платой за спокойствие», но если никакого выкупа не предлагалось, они брали его сами. Иногда, чтобы избежать их посещений, целые общины снимались с насиженных мест и пускались в бегство, захватив с собой святыни и сокровища. Многие возвращались, когда опасность ослабевала, но некоторые переселения оказывались окончательными. Наибольшую известность получило перемещение монастыря Сен-Филибер, монахи которого, покинув свой остров Нуармутье, где стало небезопасно, в конце концов, обрели пристанище в бургундском городе Турнус²⁹. Разбойники, безусловно, вызывали ужас, и, возможно, некоторые люди не без причины взывали к Богу: «и от ярости скандинавов избави нас, Господи»³⁰.

Очень сложно высчитать, насколько велик был фактический ущерб. Можно подозревать, что современники сообщали об уничтожении и полном разрушении, тогда как на деле ущерб был легким и быстро восстановимым. Эрментарий, написавший о чудесах и перенесении мощей св. Филиберта, не только оставил бесценное повествование о скитаниях своей общины, но также в ярких красках изобразил тот ужас и опустошения, которые сделали бегство необходимым.

Его описание продолжительного путешествия не вызывает вопросов, чего нельзя сказать об утверждении, что викинги взяли и уничтожили города Анжер, Тур и Орлеан. Как и монастыри, города, безусловно, притягивали викингов, будучи потенциальным источником добычи, к тому же, нередко они были плохо защищены, но, похоже, что грабеж интересовал викингов больше, чем разрушение ради него самого. Особенно уязвимым для набегов викингов был Дорестад, торговый центр Фрисландии. Анналы Сен-Бертена описывают целый ряд нападений на него: в 834 г. он был ограблен, в 835 г. - опустошен, в 836 г. он обезлюдел, а в 837 г. жители этого опустошенного и безлюдного города уплатили дань. Согласно тем же Анналам, он еще трижды подвергался атакам до 863 г., когда был разрушен окончательно, но не викингами, а Рейном, изменившим свое русло и затопившим город. Вполне возможно, что его восстановлению помешала угроза со стороны викингов, но это совсем не то же самое, что гибель от их рук. Будучи невыгодно расположен с военной точки зрения, Дорестад долгие годы страдал от притязаний викингов, но выжил, и тот факт, что в течение всего девятого века франкские монетные дворы продолжали действовать без видимых перебоев, означает, что не он один испытал на себе нападения викингов и уцелел³¹.

Сокровища интересовали викингов гораздо сильнее чем разрушение - об этом очень ясно говорит то, что произошло в монастыре Сен-Жермен де През в 858 году³². Подошедшая к нему банда викингов обнаружила, что большая часть монахов бежала вместе с реликвиями, сокровищами, архивами и библиотекой. Утратив надежду на обогащение, они, как сказано, запаслись провизией, убили нескольких серфов, зажгли кладовую и, разочарованные, удалились. Несколько оставшихся в обители монахов вышли из укрытия и с помощью жителей Парижа погасили огонь, угрожавший церкви. Может быть, этот превосходно изложенный случай дает неплохое представление о том, какого рода были многие визиты викингов. Грабители приходили, требовали дани, или захватывали те ценности, которые могли найти, и отходили в свои безопасные островные убежища. На мысль о том, что причиненный ими ущерб был не таким серьезным, как хотели бы убедить нас некоторые писатели того времени, да и многие наши современники, нас наводит составитель Англосаксонской хроники. Заканчивая в 896 г. свое повествование о войнах западных саксов с прибывшей в 892 г. micel here известием о том, что враг рассеялся, он отметил: «Милостью Божией, here, в целом не причинила английскому народу больших несчастий; в течение этих трех лет он гораздо серьезнее пострадал от смертности людей и скота, и, более всего, от того, что за эти три года умерли многие из лучших королевских тегнов, какие были в этой стране». Хронист не говорит, что они были убиты датчанами, фактически, он подразумевает противоположное. Безусловно, те, кто непосредственно пострадал от рук викингов, особенно церковнослужители, сказали бы иначе, но этот отрывок из Англосаксонской хроники показывает, что, по крайней мере, один англичанин, которого глубоко волновала борьба с этим врагом, не считал причиненный им ущерб очень уж большим. Подобное высказывание особенно ценно для времени, когда исторические сведения исходят почти исключительно от людей, стремившихся, часто в резких выражениях, поведать о своих собственных страданиях.

Иногда высказывается предположение о том, что изучение последствий набегов в состоянии подтвердить самые крайние из современных им рассказов, продемонстрировав свойственную викингам непреодолимую страсть к разрушению. Поскольку во многих случаях нет никаких свидетельств, способных доказать, что эти предполагаемые последствия лежат на совести одних только викингов, заявления такого рода рискованны и часто оборачиваются заколдованным кругом. Викингов вполне обоснованно можно обвинить в том, что они способствовали падению Каролингской империи и королевства Мерсия, но это были сложные процессы, поэтому необходимо принимать во внимание и другие факторы. Использовать эти события для того, чтобы обосновать какие-то домыслы по поводу бесчеловечности викингов, неправильно. Не менее соблазнительно взвалить на викингов вину за отсутствие в начале десятого века монастырей в Англии, после чего заявить, что уничтожение викингами английского монашества доказывает их жестокость, именно такую, о какой толковали некоторые их современники. Несомненно, когда Альфред умер, в Англии не было монастырей в том смысле, какой вкладывали в это слово реформаторы десятого века, но, конечно, нет и свидетельств, способных показать, что ответственность за эту ситуации несут викинги. Напротив, Ассер в своем жизнеописании Альфреда склоняется к другому объяснению:

«Ибо сначала у него не было благородного или свободного человека из его народа, который по собственному согласию повел бы монашескую жизнь - если не считать детей, которые по причине своего нежного возраста не могли выбирать добро и отвергать зло - ибо, поистине, в течение многих лет у всего этого народа совершенно отсутствовало стремление к монашеской жизни, как и у многих других народов, хотя до сих пор существует немало монастырей, основанных на этой земле, но ни один из них не следует правилам этой жизни, не знаю почему; либо по причине нападений чужеземцев, которые очень часто вторгались с суши и моря, либо из-за того, что этот народ был слишком изобилен различными богатствами, которые я более всего склонен считать причиной такого пренебрежения к монашеской жизни»³³.

У общего положения о том, что скандинавы уничтожали монашество, множество местных преломлений. Например, древний монастырь Мач Венлок в Шропшире после норманнского завоевания пришлось основать заново, а его исчезновение связывается с датским набегом, вероятно, имевшим место в 874 г., когда они орудовали в этой области³⁴. Убедительность этого объяснения подрывает хартия от 971 г., к счастью, сохранившаяся в списке того же времени, которая доказывает, что община Мач Венлока тогда все еще существовала³⁵. По всей видимости, в Мач Венлоке, да и в других местах, то, что некогда являлось монастырем, превратилось в общину светского канона, и это очень хорошо согласуется с тем, о чем пишет Ассер. Примечательнее всего то, что все сведения об уничтожении данами английских монастырей в девятом веке относятся к гораздо более позднему периоду. Например, единственное упоминание Англосаксонской хроники о подобном разгроме является вставкой двенадцатого века³⁶. Свидетельства о набегах периода Этельреда выгодно отличаются тем, что мы уже не зависим от единственной хроники, и можем составить список монастырей, существовавших в Англии накануне и по окончании этого времени, на основании независимых источников информации. Удивительно, но в результате оказывается, что набеги конца десятого и начала одиннадцатого века, похоже, очень мало повлияли на английские монастыри. По словам одного современного историка английского монашества:

«Датские нападения и вторжения (периода Этельреда), хотя и были такими повсеместными, удивительно мало сказались на материальном благополучии монастырей. Поначалу больше всего страдали обители Девоншира; еще в 997 г. был сожжен Тависток, но скоро оправился; однако Экстер и Бедфорд тихо прекратили свое существование между 1000 г. и норманнским завоеванием. В 1011 г. Эльфмер, аббат Сент-Августина был взят данами в плен вместе с архиепископом Эльфхи, Годвином, епископом Рочестера, и Леофрюн, аббатисой монастыря св. Милдред, а в 1016 г. среди павших в битве при Эшингдоне в Эссексе оказался Вульзиг, аббат Рэмси. Однако повсеместного опустошения и разграбления монастырей не было»³⁷.

Имеются сообщения о разрушении данами еще несколько обителей, в том числе женского и мужского монастырей в Уорвике, но у нас нет оснований верить, что они когда-либо существовали где-то еще, помимо воображения Джона Роуза, поведавшего об их уничтожении, поэтому этими сведениями лучше пренебречь³⁸. Незначительность воздействия, оказанного этими поздними набегами на английские обители, наводит на мысль о том, что молчание хрониста об уничтожении монастырей и церковнослужителей в девятом веке, в большей степени, связано не с его неосведомленностью, а с неспособностью викингов оправдать свою дурную славу на деле.

В качестве свидетельства о разрушениях, вызванных викингами, используются и известные сетования короля Альфреда по поводу состояния образования в его время. Есть веские основания полагать, что оно находилось не в таком бедственном положении, как утверждал Альфред, и, в любом случае, сам он викингов не обвинял. Напротив, он расценивает их нападения как Божью кару, на которую англичане осуждены за свою леность. «Помните, какие временные наказания пали на нас», писал он, «когда мы не любили мудрости сами, и не позволяли этого другим людям; мы владели лишь именем христиан, но очень немногие владели их добродетелями». Он сокрушается о том, что «до того, как все было разграблено и сожжено, церкви по всей Англии стояли, полные сокровищ и книг, а также было в них множество служителей Бога. И они извлекли очень мало пользы из этих книг, ибо не могли ничего в них понять, потому что те не были написаны на их родном языке»³⁹. Рост употребления местного языка подтверждает замечание Альфреда о том, что в его век знание латыни стало редкостью, но викингов он за это не упрекает. Действительно, свидетелями этого процесса являются хартии, написанные задолго до того, как викинги стали серьезной угрозой на юге Англии, и сэр Фрэнк Стентон подчеркнул, что «упадок латинского образования отчетливо виден уже в торжественной хартии, удостоверяющей дар, пожалованный королем Мерсии Сеолвульфом I архиепископу Вульфреду в день его хиротонии в 822 году».⁴⁰

У привычки во всем винить викингов глубокие корни. Средневековые историки, как и их современные собратья, были склонны видеть в набегах викингов причину гибели монастырских строений и дисциплины; и многие упоминания об учиненных ими разрушениях, оставленные в двенадцатом и тринадцатом веках, опираются на традиционное, особенно в церковной среде, представление о том, что викинги были бичом христианского мира, а не на память о реальных событиях. Если уж измерять опасность викингов результатами их деятельности, то важно, чтобы в расчет принимались только те из них, которые можно доказать. Заявления, построенные на гипотетических или воображаемых последствиях, способны лишь вводить в заблуждение. Когда речь идет об Англии, представляется, что ни упадок образования, ни крушение монастырского устава не имели к викингам особого отношения. Однако на континенте исчезновение монастырей на территории будущей Нормандии, вероятнее всего, было прямым следствием деятельности викингов, хотя даже и там не следует считать, что уход со сцены некоего монастыря означает его физическое разрушение. Для некоторых общин одной угрозы нападения было достаточно для того, чтобы пуститься в бегство, а у других, в той же самой ситуации, могло просто не быть такой возможности. В качестве доказательства того, что викинги вызвали сбои в церковной жизни, приводятся лакуны в епископском преемстве, имевшие место как в Англии, так и в Нормандии⁴¹. Конечно, эти пустоты не означают, что какие-то епископы просто были убиты. Разумеется, некоторые из них погибали от рук викингов, причем кое-то - на поле битвы, но на их место поставлялись другие. Как и в случае перемещения монастырей, прерывистость череды епископов означает чье-то бегство. Не все представители духовенства покидали свою паству - например, архиепископы Йорка остались и сумели найти общий язык со скандинавскими правителями города, в котором находилась их кафедра, но многие, по-видимому, поступали иначе. К бегству их побуждали не столько сами нападения, сколько возникновение скандинавских поселений, то есть, перебои в преемственности епископов и упадок монашества в Нормандии следует считать следствиями именно скандинавской колонизации.

Взирая на викингов, в основном, как на агрессоров, идет ли речь о таких источниках как Англосаксонская хроника, или о современных исследованиях этого периода, мы рискуем прийти к печальному результату - забыть о том, что викинги пришли в мир, который и без того был раздираем враждой. И правда, некоторые ученые заходят так далеко, что заявляют - несмотря на упоминания источников о войнах и битвах, что до прихода викингов Западная Европа была относительно мирной. Крайней выразительницей этого взгляда является мисс Франсуаз Анри⁴².

«Около сотни лет, предшествовавших вторжению викингов в Ирландию... по-видимому, были периодом относительного мира. Анналы говорят о «войнах», но это были лишь набеги за скотом или стычки между отдельными военачальниками, не причинявшие большого ущерба и беспокойства никому, кроме тех, кто был непосредственно ими затронут. Похоже, что наложенный Церковью запрет на пиратские экспедиции, бывшие основным занятием языческих королей, глубоко повлиял на жизнь страны».

Когда же появились викинги, они принесли с собой «стремительный и ужасный разгром». Это весьма субъективная трактовка анналов, которую трудно чем-либо подкрепить. Если между собственной жестокостью христианского Запада и всем тем, что принесли с собой викинги, существует какое-то отличие, то только в том, кто именно оказывался «непосредственно затронутым». Как правило, если и не всегда, англичане, франки и ирландцы в ходе своих войн относились к Церкви со своеобразным уважением; викинги смотрели на храмы как на основной источник своего обогащения. Войны между христианами летописи описывают с точки зрения королей и других военачальников, принимавших в них участие, а об убийстве людей и уничтожении собственность речь идет редко. Время от времени в них проглядывают откровенные намеки на неприглядность истинного положения вещей, как, например, в записи Англосаксонской хроники за 1006 г.: «несмотря на все это датская here разгуливала, где хотела, а английский fyrd причинял людям страны всевозможный вред, так что им не было пользы ни от собственной here, ни от чужеземной». Летописец употребил здесь слово here и для английских, и для датских воинств, хотя обычно оно предназначалось лишь для врага. С точки зрения неприятностей викинги принесли с собой мало нового, и кое-кто даже был готов приветствовать их как союзников. Племянник Альфреда перебежал к датчанам, которые приняли его как своего короля⁴³, да и членам франкской королевской семьи случалось менять сторону⁴⁴. Если в 878 г. даже некоторые западные саксы были готовы сдаться датчанам, то, должно быть, для жителей Восточной Англии и других областей, пострадавших от мерсийской гегемонии, они выглядели еще более привлекательными. Если не считать служителей церкви, в глазах большинства людей викинги были не более чем осложнением, причем для некоторых - желательным.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Abbon, Le Siege de Paris par les Normands, ред. Henri Waquet (Les Classiques de l'Histoire de France au Moyen Age, 1942), pp. 28-30, lines 177-195.
2. Annales Bertiniani, ред. G. Waitz (SS.R.G., 1883), p. 25.
3. The Making of Europe (London, 1948), pp. 190-191.
4. Anglo-Saxon England (Oxford, 1947), p. 242.
5. H. Shetelig, VA, I. 122; H. Waquet, op. cit., стр. 24 прим. 1.
6. См. стр. 156-165.
7. См. стр. 97-99.
8. См. стр. 139-143.
9. Ine 13, 1; F. Lieberman, Die Gesetze der Angelsachsen, I (Halle, 1903), p. 94; F. L. Attenborough, The Laws of the Earliest English Kings (Cambridge, 1922), pp. 40-41.
10. F. Lot, L'Art Militaire et les Armees au Moyen Age, I (Paris, 1946), pp. 336-337.
11. J. H. Ramsay, "The Strength of English Armies in the Middle Ages", English Historical review, XXIX (1914), pp. 221-227.
12. См. стр. 16-17.
13. См. стр. 17.
14. Ред. Waquet, p. 14, lines 28-30.
15. См. стр. 78-82.
16. См. стр. 71.
17. Эта битва была рассмотрена в кн.: F. P. Magoun, Modern Language Review, XXXVII (1942), pp. 409-414.
18. William of Malmesbury, Historia Novella, ред. K. R. Potter (Nelson's Medieval Classics, 1955), pp. 73-74.
19. По поводу битвы при Бриссарте см. F. Lot, op. cit., I. 99.
20. Stenton, op. cit., p. 241 прим.; Lot, op. cit., I. 98.
21. Op. cit., p. 577.
22. I. C. Gould, "Ancient Earthworks", Victoria History of the County of Essex, I. 286-287.
23. C. Fox, The Archaeology of the Cambridge Region (Cambridge, 1923), p. 302.
24. English Historical Review, XXVII (1912), pp. 512-513.
25. P. Norlund, Trelleborg (1948); C. G. Schultz, "Aggersborg, vikingelejren ved Limfjorden", Fra Nationamuseets Arbejdsmark, 1949, pp. 91-108; O. Olsen, Fyrkat (Nationalmuseets Bla? Bog, 1959). Краткий обзор см. в: J. Brondsted, Danmarks Oldtid, III, Jernalderen (Kobenhavn, 1960), pp. 363-369.
26. Norlund, op. cit., pp. 113.
27. Lauritz Weibull, "Fornborgen Trelleborg", Scandia, XX (1950), pp. 283-289, особенно p. 286.
28. См. стр. 64.
29. R. Poupardin, Monuments de l'histoire des abbayes de Saint-Philibert (Paris, 1905), pp. XXV-XL.
30. L. Delisle, Litterature Latine et Histoire du Moyen Age (Paris, 1890), pp. 17-18.
31. Ср. M. Prou, Les Monnaies Carolingiennes (Paris, 1896).
32. F. Lot, Bibliotheque de l'Ecole des Chartes, LXIX (1908), pp. 21-22.
33. EHD, pp. 273-274.
34. Rose Graham, "The History of the Alien Priory of Wenlock", Journal of the British Archaeological Association, 3-е сер., IV (1939), p. 119.
35. W. de Gray Birch, Cartularium Saxonicum, II (London, 1887), no. 587.
36. См. стр. 19-20.
37. M. D. Knowles, The Monastic Order in England (Cambridge, 1940), p. 69-70.
38. W. Dugdale, The Antiquities of Warwickshire, 3-е изд. (Coventry, 1765), p. 264.
39. EHD, p. 818.
40. The Latin Charters of the Anglo-Saxon Period (Oxford, 1955), p. 40.
41. R. R. Darlington, English Historical Review, LI (1936), pp. 422-423; D. C. Douglas, Proceedings of the British Academy, XXXIII (1947), pp. 111-112.
42. Irish Art in the Early Christian Period, 2-е изд. (London, 1947), p. 86, 154.
43. EHD, pp. 190-191.
44. J. Dhondt, Etudes sur la naissance des principautes territoriales en France (Brugge, 1948), p. 28 прим.